Виктор Эдуард Приб - Литература
Поэзия

Киевская ночь

(декабрь 1980-го)

Тысячелетию христианства на Руси
посвящается


Придите и правьте


Тысяча лет тому, как христианство пришло на Русь. Тысячу лет должно было оно владеть душами русских людей и наполнять философской мудростью их слепые страсти, помыслы и деяния.

Должно было, но не стало в полной мере, поскольку и пришло оно не через овладение душами людскими, но, как и многое на Руси даже передовое и мудрое, через насилие над ними и над самими людьми.

И на тысячу лет вперёд было много ещё насилия, крови и изуверства, потому что проповедовали эту философию и превратили её в догмат не апостолы Христовы, а те же люди - смертные и страстные, не многие из которых сами преисполнили свои помыслы и деяния той философской мудростью, что изначально присуща христианству и без которой не имело бы оно того мирового триумфа, который имело.

И изуверился русский народ, и в девятьсот тридцатый год своего обращения, а от Рождества Христова в тысяча девятьсот семнадцатый, сбросил убогие и жестокие цепи догмата! И было страшное - забыв в ослеплении своём о гуманной, истинно могучей сути философской системы, ставшей на Руси более, чем где-либо в мире основой тысячелетней культуры, или не ведая о том вовсе - рушил народ форпосты и атрибуты той веры, рушил свою культуру!

Рушил догматическую надстройку и в исступлении своём пытался разрушить основу. И проповедниками разрушения были вновь не апостолы новой веры, а смертные и страстные люди, не преисполнившие свои сердца, помыслы и деяния ни новой философией, ни старой.

Можно сменить веру, можно осмеять догму и разрушить надстройку, созданную людьми же, но нельзя сменить или разрушить культуру народа - нельзя истребить его гуманную душу.

И осталась опалённая разрушительными катаклизмами душа, осталась культура и остались памятники её - остались не только как память, но как негаснущие маяки для развития и ещё большего расцвета той культуры.

Для того остались они, чтобы никогда, ни один человек не утратил в суетности своей чувства прекрасного и от того не перестал быть Человеком.

Много ещё тех маяков на Руси. Есть они и в матери городов русских - Киевской земле.

В каком бы состоянии души не приходил к ним, они овладевают ею и возвышают тебя до Человека, рождая в тебе чувства и мысли, которые призваны править нами, но редко правят и во многом от этого нет в нас порядка и все мы устали бессмысленно мучиться и жить не по правде - так придите ж и правьте!


Удивление

Я в бегстве от самого себя. От удушающих будней - их всё убивающей суеты, их все чувства подавляющей власти. Сев в поезд "Россия" и проехав пол-Сибири, я затерялся где-то в России.

Снежной бесконечностью,
Дремучестью лесной -
Тыщекилометрами
Россия за окном.

Обдуваем ветрами,
Мчусь я день и ночь,
Даль"Россией" меряю,
Убегая прочь...


Я не знаю куда я бегу, что я ищу и что я найду. Или я пытаюсь обмануть себя, своё сознание, скрывая те чувства, которые гонят меня, хорошо зная куда, почему и зачем.

От тебя убежав,

потерялся в России,

приземленность узнать чтоб

в вокзальной грязи.

Я увидел людей с обнажающей силой -

с ними я в суетливой убогости

свою чистую грусть

в поездах развозил.

Я без цели бродил

по просторам заснеженным,

просыпался под утро

в чужих городах

и расстаться хотел

с угнетающей нежностью,

и развеять себя

на семи всех ветрах.

Но я лгал про себя

и про уединение -

снова в Киев к тебе

я стремился уйти,

чтобы там - у истоков -

найти вдохновение

и сюжеты найти

в перепитьях пути.

А в портрете твоем

я искал утешение

и его понимал я теперь горячо:

звало в Киев меня

твое отражение

и толкало из Томска

чужое плечо.


Но толкало и влекло меня не только сегодняшнее совершенно смятённое состояние моей души.

Тайной силой ведомый,
Сам того не зная,
Только снова еду я
В милую Украйну.

Пусть гонимый бедами
Я влеком тем краем,
Только ведь и дедами
Там я прорастаю.

С детства мне знакомы -
Только вспоминай -
Крыши из соломы,
Хуторской наш гай,

Дым над нашим домом,
Мельниц водограй
И ребячий гомон,
Где отец играл.

Где носились в поле
С буйностью шальной
Ветры всех историй -
Кадры из кино

Где под Гуляйполем
Зверствовал Махно -
Все отцовой долей
Мне теперь дано!



И вот он - Киев. И она стоит на горе, завершая собой всё прекрасное вокруг - и Подол, и Днепр, и булыжные мостовые, и даже Софию, и сотни сотен человеческих жизней, страданий, любви.

Небольшая, но величественная. Вычурная, как и всё барокко, но плавно и легко устремлённая ввысь. Лишённая крикливой роскоши Екатерининского дворца, царственной величавости Зимнего, бренности Смольного монастыря она стоит откровением для каждого, кто видит её. Откровением самого Растрелли.

Какую же надо иметь чистую и лёгкую душу, какие светлые чувства, чтобы создать такую сказочную нереальность, обладающую такой силой воздействия.

К ней можно приходить всякий раз, когда душу затягивает темнотой безисходности. Приходить ночью и смотреть от подножия. Она плывёт тогда в небе в свете прожекторов, сама струясь нежнейшим светом.

И этот свет вливается в душу, и ничего не существует больше вокруг ни в ночной тьме улиц, ни во всём мире. Но это чувство не угнетает, а радует. Радует возрождённая способность к Удивлению.

Это Андреевская церковь. Растреллиевская церковь на Владимирской горе.


Сомнение

Я стою на площади, прислонившись к ограждению. Передо мной взметнулась колокольня Софийского монастыря. Рядом с нею из-за белокаменной стены рассыпались в мороси неба, рассеивающей свет прожекторов, купола собора, перечёркнутые частой сеткой ветвей почерневших от сырости деревьев.

Я специально долго перемещал и колокольню, и собор, и деревья пока не достиг именно такого сочетания. Той точки, с которой смотрел теперь, не смея шелохнуться, чтобы не разрушить сложившейся картины.

Надо мной вознёсся на вздыбленном коне Богдан, неизменно указуя булавой гетмана в Россию. Его конь как бы отпрянул от вставшей перед ним колокольни, а Богдан властной и уверенной рукой шлёт его вперёд.

Я стоял и слушал себя. Слушал движения души, вызванные этим видением, то тающим в ночном мареве, то вновь обретавшим строгие и величественные формы.

И снова остро вставали вечные вопросы сомнений, потерявшие в суете остроту либо из-за их безответности, либо из-за видимости найденных ответов. Что есть счастье и есть ли оно? Может ли быть счастлив человек, вырванный с корнями из того, во что он врастал и втаптывался в течение многих лет?

Вырванный единым порывом, не оставившим ни воспоминаний, ни сожалений о тех связях, которые питали соками всю его жизнь. Когда смятённая душа его несётся неизвестно куда, как перекати-поле, гонимое бурей, то в плавном полёте, то в бешенной скачке, лихорадочно пытаясь за что-нибудь ухватиться.

Что есть любовь и что желания человеческие? Был ли прав Блок, сказав:

Молчи, душа, не мучь, не трогай,
Не понуждай и не зови.
Когда-нибудь придёт он - строгий,
Кристалльно ясный час любви!


И здесь, вблизи Прекрасного я нашел ответ:

В чистейшем звуке этих строк
Себе найдёте утешенье,
Желая ждать любви волненье,
Как ждал его когда-то Блок.

Не убивайтесь в тишине.
Пусть не волнуют вас невзгоды
И тщетно прожитые годы -
Они вернуться вам вдвойне!

Вернутся! Я даю вам слово!
И вы тогда родитесь вновь,
Когда кристалльная любовь
Вас увлечёт извечным зовом.

И вам покажется никчемным
Былых волнений глупых сонм
И он пройдёт, как тяжкий сон,
Любовью ясной залеченный.

Блок знал любви желанной силу,
Не даром восемьсот стихов -
Таких же чудных родников -
Он милой подарил и миру.

Дождался он своего часа,
Когда её боготворил
И всю стихами одарил,
Хоть замечал и женщин краше...

И возмущает тот недаром,
Кто, не имея Блока чувств,
Понять пытается хоть чуть
Её пленительные чары.

Ему и невдомёк, глупец,
Что женщин образ вожделенный
Нам не даётся непременный,
А каждый сам ему творец!

И тем прекрасней образ этот
И недоступней для других,
Как Блока отточённый стих,
Что создают его по-э-ты!


Но что же больше влечёт человека - сам предмет вожделений или его образ? За что платит он и тратит себя, желая иметь желаемое? За живущего в каждом человеке неистребимого искателя счастья - золотоискателя из Клондайка и весёлого, свободолюбивого ковбоя из Техаса? Или за рабочие штаны, которые протрёт он за год на учебных или служебных стульях или на лавках пивбаров и кабаков?

За мебель в стиле "Ретро", стесняющую и без того малое его жилище боязнью прикоснуться к ней, или за желание приобщиться к духу и чести декабристов и друзей Пушкина, слушавших его стихи и строивших проекты Свободы в окружении такой мебели? Зачем, влекомый желаниями, преследует он свою мечту, убивая её самой банальностью такого преследования?

Зачем бессонницы ночные?
Зачем стихи, мечты пустые?
Зачем в дурацкой кутерьме
Судьба тебя послала мне?

Судьбу я не просил об этом
И не мечтал я стать поэтом,
Чтобы, испив страстей лихих,
Писать похмельные стихи!

Но пусть познал я эту страсть
И вновь попал я к ней во власть -
Зачем же снова в суете
Утратил путь к своей мечте?

Зачем не смог я избежать
Себя не теми окружать?
Ведь одиночества венец
Мне дал свободу, наконец!

Свободу совести и чести
От ухищрений, лжи и лести,
Когда, пылая страстью к ней,
Умел быть лучше и честней.

Зачем, как влюбчивый юнец,
Предвидя в этом свой конец,
Желая ею обладать,
Ей начал глупо досаждать?

Зачем? Зачем?.. Одни вопросы...
Вопросом дым над папиросой
И ночь в гнетущей тишине,
И огонёк в твоём окне...


Почему когда-то страстно влюблённые друг в друга люди теряют друг друга, живя изо дня в день рядом? Ведь и Блок "испил страстей лихих". Ведь известные всем имена Лаура и Беатриче не есть имена жён Петрарки и Данте.

Почему горожане, изо дня в день проходящие мимо Софии, Андреевской церкви, Владимирского собора, не остановятся всякий раз пред ними ошеломлённые? Почему и я боюсь остаться здесь навсегда? Боюсь утратить для себя их очарование. Утратить ликующий восторг и творческий экстаз, которые они порождают во мне.

Утратить так, как утратил их на мгновение, когда ночью на Десятинной улице, на моих глазах разыгралась бранная и безобразная сцена между полупяьяной женщиной и её поздним посетителем. Она кричала и плакала, он грубо и пьяно бранился, а над ними парила в вышине сияющая, как Годива, обнажённой, девственной чистотой Андреевская церковь. ....
Полный текст новеллы

Все мои литературные манускрипты
(pdf-дигитальскрипты)