Виктор Эдуард Приб - Литература
Поэзия

Все мои литературные манускрипты
(pdf-дигитальскрипты)



Иван Савин
(1899 - 1927 г.г.)


Избранные стихи

Дед Ивана Савина по отцу, Йохан Саволайнен, был финским моряком, осевшим в России и женившимся на украинской гречанке, которую встретил в Елисаветграде.
Детство и юность Ивана Савина прошли в казацком городке Зеньков Полтавской губернии.

Окончив гимназию, он пошёл добровольцем в кавалерию армии генерала Деникина. В 1921 году Савин эмигрировал в Финляндию.

В 1926 году в Белграде вышел его единственный прижизненный сборник стихов «Ладонка», изданный Главным правлением Галлиполийского общества.

Скончался 12 июля 1927 года от заражения крови после неудачной операции.

Имя и творчество Ивана Савина стали известны в России и Украине лишь в начале 1990-х годов.
Iwan Savin
(1899 - 1927)


Ausgewählte Gedichte

Ivan Savins Großvater väterlicherseits, Johan Savolainen, war ein finnischer Seemann, der sich in Russland niederließ und eine ukrainische Griechin heiratete, die er in Elisavetgrad kennenlernte. Ivan Savin verbrachte seine Kindheit und Jugend in der Kosakenstadt Zenkov in der Provinz Poltawa.

Nach dem Abitur meldete er sich freiwillig zur Kavallerie der Armee von General Denikin. 1921 wanderte Savin nach Finnland aus.

1926 wurde seine einzige lebenslange Gedichtsammlung Ladonka, die vom Hauptausschuss der Gallipoli-Gesellschaft herausgegeben wurde, in Belgrad veröffentlicht.

Er starb am 12. Juli 1927 nach einer erfolglosen Operation an einer Blutvergiftung.

Name und Werk von Ivan Savin wurden in Russland und der Ukraine erst Anfang der 1990er Jahre bekannt.




Возмездие

Войти тихонько в Божий терем
И, на минуту став нездешним,
Позвать светло и просто: Боже!
Но мы ведь, мудрые, не верим
Святому чуду. К тайнам вешним
Прильнуть, осенние, не можем.

Дурман заученного смеха
И отрицанья бред багровый
Над нами властвовали строго
В нас никогда не пело эхо
Господних труб. Слепые совы
В нас рано выклевали Бога.

И вот он, час возмездья черный,
За жизнь без подвига, без дрожи,
За верность гиблому безверью
Перед иконой чудотворной,
За то, что долго терем Божий
Стоял с оплеванною дверью!
1923


Молодость

Упасть на копья дней и стыть.
Глотать крови замерзшей хлопья.
Не плакать, нет! – Тихонько выть,
Скребя душой плиту надгробья.

Лет изнасилованных муть
Выплевывать на грудь гнилую...
О, будь ты проклят, страшный путь,
Приведший в молодость такую!

* * *
Кто украл мою молодость, даже
Не оставил следа у дверей?
Я рассказывал Богу о краже,
Я рассказывал людям о ней.

Я на паперти бился о камни.
Правды скоро не выскажет Бог.
А людская неправда дала мне
Перекопский полон да острог.

И хожу я по черному свету,
Никогда не бывав молодым.
Небывалую молодость эту
По следам догоняя чужим.

Увели ее ночью из дому
На семнадцатом, детском году.
И по-вашему стал, по-седому,
Глупый мальчик метаться в бреду.

Были слухи – в остроге сгорела,
Говорили пошла по рукам...
Всю грядущую жизнь до предела
За года молодые отдам!

Но безмолвен ваш мир отсиявший.
Кто ответит? В острожном краю
Скачет выжженной степью укравший
Неневестную юность мою.
1925


* * *
Придут другие. Они не вспомнят
Ни боли нашей, ни потерь,
В уюты наших девичьих комнат
Толкнут испуганную дверь.

Им будут чужды немые строки
Наивных выцветших страниц,
Обоев пыльных рисунок строгий,
Безмолвный ряд забытых лиц.

Иному Богу, иной невесте
Моленье будет свершено.
И им не скажет никто: отвесьте
Поклон умолкнувшим давно...

Слепое время сотрет скрижали
Годов безумных и минут,
И в дряхлом кресле, где мы рыдали,
Другие – песни запоют...
1923


***
Когда палящий день остынет
И солнце упадет на дно,
Когда с ночного неба хлынет
Густое лунное вино,

Я выйду к морю полночь встретить,
Бродить у смуглых берегов,
Береговые камни метить
Иероглифами стихов.

Маяк над городом усталым
Откроет круглые глаза,
Зеленый свет сбежит по скалам,
Как изумрудная слеза.

И брызнет полночь синей тишью.
И заструится млечный мост…
Я сердце маленькое вышью
Большими крестиками звезд.

И, опьяненный бредом лунным,
Ее сиреневым вином,
Ударю по забытым струнам
Забытым сердцем, как смычком…
1924


* * *
Кипят года. В тоске смертельной,
Захлебываясь на бегу,
Кипят года. Твой крестик тельный
В шкатулке крымской берегу.

Всю ночь не спал ты. Дрожь рассвета
Вошла в подвал, как злая гарь
Костров неведомых, и где-то
Зажгли неведомый фонарь,

Когда, случайный брат по смерти,
Сказал ты тихо у окна:
«За мной пришли. Вот здесь, в конверте,
Мой крест и адрес, где жена.

Отдайте ей. Боюсь, что с грязью
Смешают Господа они...» –
И дал мне крест с славянской вязью,
На нем – «Спаси и сохрани».

Но не спасла, не сохранила
Тебя рука судьбы хмельной.
Сомкнула общая могила
Свои ресницы над тобой...

Кипят года в тоске смертельной,
Захлебываясь на бегу.
Спи белым сном! Твой крестик тельный
До белой тризны сберегу.
1923


* * *
Любите врагов своих... Боже,
Но если любовь не жива?
Но если на вражеском ложе
Невесты моей голова?

Но если, тишайшие были
Расплавив в хмельное питье,
Они Твою землю растлили,
Грехом опоили ее?

Господь, успокой меня смертью,
Убей. Или благослови
Над этой запекшейся твердью
Ударить в набаты крови.

И гнев Твой, клокочуще-знойный,
На трупные души пролей!
Такие враги – недостойны
Ни нашей любви, ни Твоей.
1924


***
Братьям моим. Михаилу и Павлу

Ты кровь их соберешь по капле, мама,
И, зарыдав у Богоматери в ногах,
Расскажешь, как зияла эта яма,
Сынами вырытая в проклятых песках,

Как пулемет на камне ждал угрюмо,
И тот в бушлате, звонко крикнул: «Что, начнем?»
Как голый мальчик, чтоб уже не думать,
Над ямой стал и горло проколол гвоздем.

Как вырвал пьяный конвоир лопату
Из рук сестры в косынке и сказал: «Ложись»,
Как сын твой старший гладил руки брату,
Как стыла под ногами глинистая слизь.

И плыл рассвет ноябрьский над туманом,
И тополь чуть желтел в невидимом луче,
И старый прапорщик, во френче рваном,
С чернильной звездочкой на сломанном плече,

Вдруг начал петь – и эти бредовые
Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе:
Всех убиенных помяни, Россия,
Егда приидеши во царствие Твое…
1925


***
Брату Борису

Не бойся, милый. Это я.
Я ничего тебе не сделаю.
Я только обовью тебя,
Как саваном, печалью белою.

Я только выну злую сталь
Из ран запекшихся. Не странно ли:
Еще свежа клинка эмаль.
А ведь с тех пор три года канули.

Поет ковыль. Струится тишь.
Какой ты бледный стал и маленький!
Все о семье своей грустишь
И рвешься к ней из вечной спаленки?

Не надо. В ночь ушла семья.
Ты в дом войдешь, никем не встреченный.
Не бойся, милый, это я
Целую лоб твой искалеченный.
1923


* * *
Оттого высоки наши плечи,
А в котомках акриды и мед,
Что мы, грозной дружины предтечи,
Славословим крестовый поход.

Оттого мы в служенье суровом
К Иордану святому зовем,
Что за нами, крестящими словом,
Будет воин, крестящий мечом.

Да взлетят белокрылые латы!
Да сверкнет золотое копье!
Я, немеркнущей славы глашатай,
Отдал Господу сердце свое...

Да приидет!.. Высокие плечи
Преклоняя на белом лугу,
Я походные песни, как свечи,
Перед ликом России зажгу.
1923


* * *
Я – Иван, не помнящий родства,
Господом поставленный в дозоре.
У меня на ветреном просторе
Изошла в моленьях голова.

Все пою, пою. В немолчном хоре
Мечутся набатные слова:
Ты ли, Русь бессмертная, мертва?
Нам ли сгинуть в чужеземном море?!

У меня на посохе – сова
С огневым пророчеством во взоре:
Грозовыми окликами вскоре
Загудит родимая трава.

О земле, восставшей в лютом горе,
Грянет колокольная молва.
Стяг державный богатырь-Бова
Развернет на русском косогоре.

И пойдет былинная Москва,
В древнем Мономаховом уборе,
Ко святой заутрене, в дозоре
Странников, не помнящих родства.
1923


* * *
Огневыми цветами осыпали
Этот памятник горестный Вы
Не склонившие в пыль головы
На Кубани, в Крыму и в Галлиполи.

Чашу горьких лишений до дна
Вы, живые, Вы, гордые, выпили
И не бросили чаши... В Галлиполи
Засияла бессмертьем она.

Что для вечности временность гибели?
Пусть разбит Ваш последний очаг –
Крестоносного ордена стяг
Реет в сердце, как реял в Галлиполи.

Вспыхнет солнечно-черная даль,
И вернетесь Вы, где бы Вы ни были,
Под знамена... И камни Галлиполи
Отнесете в Москву, как скрижаль.
1923


* * *
Все это было. Путь один
У черни нынешней и прежней.
Лишь тени наших гильотин
Длинней упали и мятежней.

И бьется в хохоте и мгле
Напрасной правды нашей слово
Об убиенном короле
И мальчиках Вандеи новой.

Всю кровь с парижских площадей,
С камней и рук легенда стерла,
И сын убогий предал ей
Отца раздробленное горло.

Все это будет. В горне лет
И смрад, и блуд, царящий ныне,
Расплавятся в обманный свет.
Петля отца не дрогнет в сыне.

И, крови нашей страшный грунт
Засеяв ложью, шут нарядный
Увьет цветами – русский бунт,
Бессмысленный и беспощадный...
1925


* * *
Законы тьмы неумолимы.
Непререкаем хор судеб.
Все та же гарь, все те же дымы,
Все тот же выплаканный хлеб.

Мне недруг стал единоверцем:
Мы все, кто мог и кто не мог,
Маячим выветренным сердцем
На перекрестках всех дорог.

Рука протянутая молит
О капле солнца. Но сосуд
Небесной милостыни пролит.
Но близок нелукавый суд.

Рука дающего скудеет:
Полмира по миру пошло...
И снова гарь, и вновь тускнеет
Когда-то светлое чело.

Сегодня лед дорожный ломок,
Назавтра злая встанет пыль,
Но так же жгуч ремень котомок
И тяжек нищенский костыль.

А были буйные услады
И гордой молодости лёт...
Подайте жизни, Христа ради,
Рыдающему у ворот!
1924


* * *
Ты не думай, все запишется.
Не простится. Ты не жди.
Все неслышное услышится.
Пряча тайное, колышется
Сердце-ладонка в груди.

Умирают дни, и кажется:
Прожитой не встанет прах.
Но Христу вся жизнь расскажется.
Сердце-ладонка развяжется
На святых Его весах.

Жизни наши будут взвешены.
Кто-то с чаши золотой
Будет брошен в пламень бешеный.
Ты ль, хмельная? Я ль, повешенный
Над Россией и тобой?
1925


Закат

Декабрьский вечер синь и матов.
Беззвездно в горнем терему.
Таких медлительных закатов
Еще не снилось никому.

Глазы ночные сжаты плотно,
Чуть брызжет смуглый их огонь,
Как будто черные полотна
Колеблет робкая ладонь.

Поют снега. Покорной лыжей
Черчу немудрые следы.
Все строже север мой, все ближе
Столетьем скованные льды.

Бегу по сказочной поляне,
Где кроток чей-то бедный крест,
Где снег нетронутый желанней
Всех нецелованных невест.

Мне самому мой бег неведом.
Люблю бескрайности пустынь.
Цветет закат. За лыжным следом
Следит серебряная синь.

Недвижна белая громада
Снегов в узорчатой резьбе...
Вчера мне снилось, что не надо
Так много плакать о тебе...
1924


На Сайме

Чего здесь больше, капель или игл?
Озерных брызг или сосновых хлопьев?
Столетний бор, как стомачтовый бриг,
Вонзился в небо тысячами кольев.

Сбегают тени стрельчатой грядой
На кудри волн по каменистым склонам,
А лунный жар над розовой водой
Приколот одуванчиком зеленым.

Прозрачно дно. Озерные поля
Расшиты желтыми шелками лилий.
Глухой рыбак мурлычет у руля
Про девушку, которую убили.

В ночную воду весла уронив,
Дремлю я, сердце уронив в былое.
Плывет, весь в черном бархате, залив
И все в огнях кольцо береговое.

Проснулся ветер, вынурнув из трав,
Над стаей туч взмахнул крылом незримым...
И лунный одуванчик, задрожав,
Рассыпался зеленоватым дымом.
1925


У последней черты
И.Бунину

По дюнам бродит день сутулый,
Ныряя в золото песка.
Едва шуршат морские гулы,
Едва звенит Сестра-река.

Граница. И чем ближе к устью,
К береговому янтарю,
Тем с большей нежностью и грустью
России «Здравствуй» говорю.

Там, за рекой, все те же дюны,
Такой же бор к волнам сбежал,
Все те же древние Перуны
Выходят, мнится, из-за скал.

Но жизнь иная в травах бьется,
И тишина еще слышней,
И на кронштадтский купол льется
Огромный дождь иных лучей.

Черкнув крылом по глади водной,
В Россию чайка уплыла –
И я крещу рукой безродной
Пропавший след ее крыла.
1925


Новый год

Никакие метели не в силах
Опрокинуть трехцветных лампад,
Что зажег я на дальних могилах,
Совершая прощальный обряд.

Не заставят бичи никакие,
Никакая бездонная мгла
Ни сказать, ни шепнуть, что Россия
В пытках вражьих сгорела дотла.

Исходив по ненастным дорогам
Всю бескрайнюю землю мою,
Я не верю смертельным тревогам,
Похоронных псалмов не пою.

В городах, ураганами смятых,
В пепелищах разрушенных сел
Столько сил, столько всходов богатых,
Столько тайной я жизни нашел.

И такой неустанною верой
Обожгла меня пленная Русь,
Что я к Вашей унылости серой
Никогда, никогда не склонюсь!

Никогда примирения плесень
Не заржавит призыва во мне,
Не забуду победных я песен,
Потому что в любимой стране,

Задыхаясь в темничных оградах,
Я прочел, я не мог не прочесть
Даже в детских прощающих взглядах
Грозовую, недетскую месть.

Вот зачем в эту полную тайны
Новогоднюю ночь, я чужой
И далекий для вас, и случайный,
Говорю Вам: крепитись! Домой

Мы пойдем! Мы придем и увидим
Белый день. Мы полюбим, простим
Все, что горестно мы ненавидим,
Все, что в мертвой улыбке храним.

Вот зачем, задыхаясь в оградах
Непушистых, нерусских снегов,
Я сегодня в трехцветных лампадах
Зажигаю грядущую новь.

Вот зачем я не верю, а знаю,
Что не надо ни слез, ни забот.
Что нас к нежно любимому Краю
Новый год по цветам поведет!
1922

Из книги: Савин И. «Всех убиенных помяни, Россия...»: Стихи и проза / Предисл., сост., подгот. текста и примеч. Э.В.Каркконена, Д.В.Кузнецова, В.В.Леонидова. М.: Грифон, 2007. 424 с. Тираж 1000 экз.



Бездомье

Не больно ли, не страшно ли –
У нас России нет!..
Мы все в бездомье канули,
Где жизнь – как мутный бред,

Где – брызги дней отравленных,
Где – неумолчный стон
Нежданных, окровавленных,
Бессчетных похорон...

Упавшие стремительно
В снега чужих земель,
Мы видим, как мучительно
Заносит нас метель...
1924

Из книги: Савин И. Избранное: Стихотворения, проза, драма, литературная критика, публицистика. Редактор-составитель, автор вступительной статьи: М. Е. Крошнева. Ульяновск: УлГТУ, 2006. 200 с.


* * *
Мой поэтический сборник
"У порога"