Начало конца почти стапятидесятилетней, успешной истории немецких колонистов в России положила еще Первая мировая война. Для всех в мире это была только одна из очередных неисчислимых войн. Для немецких колонистов это была братоубийственная война. Война совести, несмотря на однозначное признание ими их новой Родины и их нового Отечества.

Вопреки их лояльности ? вопреки тому, что до двадцати процентов русского Генерального штаба и больше одной трети миллиона солдат и офицеров русской армии были немецкого происхождения; вопреки тому, что талант этих командующих армиями генералов и мужество этих солдат и офицеров были увенчаны многими блестящими победами и признаны во многих высших военных наградах ? общественное, в общем и повсеместно антинемецкое настроение в России в ходе войны было все больше направлено конкретно против немецких колонистов и становилось все накаленнее.

Немецкие колонисты были сделаны ?козлами отпущения? за реальные и очевидные недостатки в русской армии и во всей Российской империи, за вытекающую из этого неспособность царского правительства вести войну и за все нарастающее число поражений на фронте. Они были обвинены в измене и предательстве. Для колонистов речь шла, в конечном итоге, не о любви русского народа или об общественном признании. Постепенно и все больше речь шла об их существовании.

Представители этого общественного настроения в России ? русские националисты, которые еще до войны распространяли это настроение против чрезмерного землевладения немецких колонистов, одержали в войну верх и получили поддержку царя. Уже в 1916 году в военном законодательстве вышел закон о принудительном выселении немецких колонистов из стапятидесятикилометровой зоны у западных границ империи. Немецкие землевладельцы имели еще право продать свою землю в течение? очень короткого установленного законом срока. По истечение этого срока земля шла в принудительном порядке с молотка.

Этот закон коснулся и черноморских колоний, поскольку Турция принадлежала к вражеским, ведущим войну на стороне Германии государствам. В связи с этим черноморское побережье также считалось приграничной зоной. Ширина этой зоны была однако определена несколько великодушнее и составляла всего сто километров, так что Пришибской колонии это прямо не коснулось. Когда поражение России в войне стало реальной опасностью, то уже все немецкие колонисты должны были пережить мстительный и уничтожительный удар.

В начале 1917-го русское царское правительство объявило полное отторжение земли у немецких колонистов по всей Российской империи. Чистый акт отчаяния и мести на границе с самоубийством, поскольку немецкие колонисты снабжали русские войска на фронте не только провиантом и фуражом из их сельскохозяйственной продукции, но, частично, даже и военным снаряжением, которое они производили на своих фабриках сельскохозяйственных машин, переоборудованных на военное производство.

К счастью в полнейшем несчастье, царскому правительству не оставалось больше времени для приведения этого смертного приговора немецким колонистам в исполнение. Распад Российской империи завершился в 1917-ом году Февральской революцией, отречением Его мстительного, полунемецкого Величества от престола и образованием Временного правительства. Россия стала в один раз демократической ? типа ?Веймарской республики? России.

Среди первых шагов нового правительства была отмена антинемецких законов военного времени, но ? фатальным образом для этого правительства ? не самой войны. Передышка и искра надежды для немецких колонистов, вопреки ведомой дальше войне.

Эта демократическая пауза между двумя диктатурами была в России из-за продолжающейся войны и обусловленной войной истощенности страны сокращена и гораздо короче, чем время, предоставленное Веймарской республике в Германии ? всего лишь семь месяцев между февралем и октябрем 1917-го.

После октябрьского переворота пришел все предыдущее переплюнувший и затмивший большевистский террор, перед которым блекнет и представляется почти безвинной гильотина Французской революции и который даже преступную бесчеловечность нацистов ? деградировавшую через шестнадцать лет всю Германию и всех немцев ? позволяет рассматривать как его проведенное с немецкой основательностью и педантичностью продолжение, его дальнейшее развитие и методическое усовершенствование.

Каждой власти нужен хлеб или о крестьянской логике и о том, почему ноги в руки лучше, чем корни в землю

Еще во время этой летней передышки в 1917-ом домой приехал старший сын, который был уже студентом Высшего коммерческого училища в Харькове, и пытался говорить со своим старым Отцом ? землевладельцем на хуторе ? о мрачных видах на будущее и взрывной политической атмосфере в стране, о которой студент был в своих просвещенных кругах наилучшим образом информирован:

? Временное правительство становится все слабее и неувереннее. Большевики обвиняют его в бессмысленном продолжении войны и разыгрывают против него усталость солдат от войны и нужду народа. В этом они получают все большую поддержку и солдат, и народа. И если к власти придут большевики, то храни нас Бог! Они обещают вести борьбу на уничтожение против их классовых врагов, а именно: против всех капиталистов и эксплуататоров, как они это называют. Они собираются по-грабительски отнять их достояние и имущество, а их самих уничтожить. Мы должны ? пока не поздно ? все здесь быстро и за любую цену превратить в деньги и драпать в Германию.

Старый ? не менее информированный из газет и из происходивших повсюду политических собраний колонистов по поводу положения в стране ? мудрец внимательно слушал своего сына и, когда тот кончил, спокойно ответил:

? Я никакой не капиталист и не эксплуататор. Я крестьянин, выращиваю хлеб, даю работу и кормлю, таким образом, множество людей. И мне довольно безразлично, кто в Петербурге у власти ? мой хлеб нужен любой власти! Временное правительство уже это доказало, когда отменило военные законы сумасбродного царя. Так что я не вижу оснований для паники и не собираюсь мои заработанные почти за сто лет земли и имущество продавать по дешевке и драпать.

Железная крестьянская логика! С фатальными последствиями, как очень быстро выяснилось. При этом Отец не был одним из взросших на периферии простаков от земли в кожаных штанах. Он был умен, образован, вел современное сельское хозяйство, успеху которого не в малой степени содействовало и почти совершенное знание русского языка.

Интеграция двух параллельных обществ или о том, как русские становятся немцами и наоборот

Это дело с русским языком было ясно понято в семье с самого начала и воплощено в жизнь, тогда как многие другие потому и менее успешные, если при этом и не самые бедные, колонисты после более, чем столетнего проживания в России все еще не говорили ни слова по русски и жили себе уютно дальше со своим законсервированным швабским [1] диалектом.

Правда это было и не так-то просто с русским, поскольку эти колонии были слишком немецкими ? заботливо отстроенная часть их немецкой Родины. Даже маленькие поселения и местечки вокруг центра носили названия немецких больших и малых городов, что ? как и в колониях Америки ? отражало первоначальную тоску по Родине тех, кто эти местечки закладывал.

Одни носили имена [2] ?Heidelberg?, ?Karlsruhe?, ?Neu-Nassau?, ?Tiefbrunnen? [3] . Другие назывались просто ?Hoffental? [4] , ?Roseneck? [5] , ?Blumenort? [6] и тому подобное, смотря по тому, как это место выглядело, когда в этой богато покрытой дикими цветами степи были выкопаны полными надежд колонистами из немецкой земли-матери первые землянки.

В каждом более-менее большом поселении стояла чаще всего евангелическая, в некоторых селениях католическая церковь с прилегающим к нему кладбищем, центральная школа и в остальном также все, что принадлежит к общественной жизни любой общины ? все выстроено из природного камня или из кирпича и покрыто черепицей.

В Пришибе как центре Пришибской колонии, где стоял городской дом Отца, были еще одна профессиональная школа; городская управа, где справляло свои властные обязанности самоуправление колонии, к которому принадлежал также Отец Отца ? прадед Малыша; постоялый двор с винным подвалом, принадлежавший брату Отца. Этот брат владел также несколькими виноградниками в Крыму и производил шампанское, которое откушивали и ценили даже при царском дворе.

Это выросшее до города поселение было основано двенадцатью швабскими семьями включая, семью Отца, выехавшими из Вюртемберга [7] , и состояло большей частью из сильно размножившихся членов этих семей, хотя многие из них и носили теперь из-за женских ответвлений другие фамилии.

В центральной школе русский, правда, преподавался как иностранный язык, но что же принесет такое еще и лишь на половину всерьез воспринятое преподавание, если вокруг не найти было для разговора ни одной русской души. Если какой-то приглашенный для этого русский? учитель приезжал в селение, то скорее он начинал через год говорить по-немецки ? что же ему еще оставалось делать, кроме как интегрироваться в это мононациональное и монокультурное немецкое общество.

Интеграция немецких колонистов в русское общество никогда и не предполагалась и никогда и никем от них не требовалась. Скорее наоборот ? они и были приглашены в Россию как немцы с их культурой, включающей культуру земледелия и хозяйствования, чтобы привить эту культуру российских крестьянам, а не утратить ее, переняв их менталитет и безкультурье, что и означало бы их интеграцию в русское общество.

Отец регулярно ездил на сельскохозяйственные ярмарки в Лейпциг, выставлял собственные продукты, закупал некоторые современные сельско-хозяйственные машины. На его лежащем в ста километрах от Пришиба хуторе ему вместе с двумя другими братьями принадлежали одна тысяча двести гектар пахотной земли; кирпичный завод, который снабжал кирпичом и черепицей все окружающие поселения и хутора; водяная мельница, молочный завод, фермы для выращивания коров и лошадей, а также большой фруктовый и овощной сад.

Единственное, что он не очень-то ценил, особенно после начала Первой мировой войны ? была политика. Так было принято решение Отца к актуальной политической обстановке в России. Его сын не мог ему больше ничего сказать.

Конец Второй германской империи и красно-зеленые коалиции или о политических радугах и о том, кто же нуждается в хлебе Отца

Чего следовало ожидать, то и произошло. Сразу же после захвата власти большевиками путем произведенного с помощью и при содействии Германского рейха в октябре 1917-го? года переворота великий вождь пролетариата издал свои три декрета.

В одном ? о власти ? Ленин определил ?Совет народных комиссаров? единственной и одиночно правящей властью в стране, а себя самого единственным и одиночным вождем этого ?Совета? и, таким образом, страны.

Во втором ? о мире ? он объявил о готовности управляемой теперь им, большевистской России к обещанному им ? сначала немецкому Генеральному штабу? в качестве оплаты за помощь в захвате власти и лишь потом русским солдатам и матросам ? немедленному миру. Этот мир и был в марте 1919-го заключен и скреплен Брест-Литовским мирным договором между большевистской Россией и Германским рейхом.

Третий ? о земле ? постановлял тотальное и безвозмездное лишение всех землевладельцев их земли и готовил тем самым окончательную, еще царем запланированную кончину немецких колоний.

Черноморские колонии и на этот раз остались вначале не затронуты этим декретом. Украина воспользовалась объявленным в ноябре 1917-го заявлением Ленина о праве наций на самоопределение и в январе 1918-го объявила себя Украинской самостийной народной республикой и претендовала на независимость от России.

Объявление украинским националистским правительством гетмана Петлюры самостоятельности тут же привело к военному столкновению со ставшей в связи с этим хозяйственно недееспособной и потому озлобившейся Россией и к состоянию в стране на уровне гражданской войны. Новое государство гетмана Петлюры и его националистская армия, а также внедрившаяся в самостийную Украину Красная армия нуждались в хлебе Отца.

Чтобы выкрутиться из этой опасной ситуации, новая суверенная Украина заключила, не долго думая ? еще до России, в феврале 1918 и так же в Брест-Литовске ? свой собственный мирный договор с Германской империей. По этому договору немецкие солдаты из Германии пришли вскоре сами к Отцу-крестьянину на Юг России как защитные войска для немецких колонистов. Немцы в колониях приняли их с братской любовью и называли их ?германцами?, чтобы отличать себя от имперских немцев.? ?Германцы? ? так же, как и сама Германская империя ? тоже нуждались в хлебе Отца.

Немецкие колонисты отблагодарили Германское военное командование за эту защиту предоставлением ему военного займа в сорок миллионов золотых рублей или в шестьдесят миллионов золотых марок [8] . Это опять же принесло потом, перед следующей ? Второй ? мировой войной? следующему ? Третьему ? германскому рейху выросший из этого займа капитал в гораздо более, чем один миллиард рейхсмарок! Целое состояние во времена, когда немецкие колонии уже давно больше не существовали, а сами оставшиеся без защиты немецкие колонисты деградировали и пухли с голоду в колхозах и были уже подвержены тотальному уничтожению в большевистских концлагерях.

Но и тогда уже длилась эта ими так великодушно отблагодаренная защита немецких колонистов не слишком долго. Уже в ноябре 1918-го, когда бумеранг ? учиненный германскими секретными службами путч в Петербурге ? вернулся менее, чем через год назад в Берлин, поразил теперь уже сам Германский рейх и уничтожил его, немецкие защитные войска и с ними снова многие колонисты оттянулись назад в Германию.

По новому суверенному государству Украина бушевала теперь окончательно жесточайшая гражданская война. В ней учавствовали ? Красная гвардия из голодных матросов и рабочих с Севера, Белая гвардия из остатков старой Российской царской армии, прежде всего, офицерский корпус от кадеттов до генералов, а также из добровольцев, таких как войсковые части самообороны немецких колонистов, казацкие формирования и все другие, которые чем-то владели и что-то имели против предложенного большевиками бесчестного, грабительского ?обмена?. Все еще действовала Украинская националистская армия под жовто-блакитным флагом [9] и к этому еще неисчислимые цветные и бесцветные банды размером иногда до целой армии, типа ?зеленой армии? батьки Махно.

Все эти банды, армии и гвардии цвета грозовой радуги уничтожающе проносились туда-сюда, вдоль и поперек по Украины, которая на Юге была преимущественно заселена немецкими колонистами. Все они нуждались в хлебе Отца ? тут он был прав ? если при этом, правда, далеко не каждый и далеко не всегда за него платил.

Бывший пастух на хуторе Отца, бывший анархист и сподвижник Бакунина Батько Махно, то есть бывший противник любой государственности, который теперь со своей огромной бандой-армией стоял, смотря по коньнктуре и обстановке, то на одной, то на другой стороне и громил то Белых, то Красных, основал даже собственную Свободную республику с престолом в большом украинском селе по имени Гуляй-Поле.

Хутор Отца лежал, по несчастью, всего лишь в паре километров от Гуляй-Поля и оказался, таким образом, на территории Свободной республики Батьки Махно. Каждое государство и каждая власть нуждались ? как Отец очень метко и мудро объяснил это своему сыну ? в его хлебе!

Посланник Махно и сборщик налогов Лева Задов ? некая темная историческая личность ? наведывался к Отцу все чаще. Свободное и ведущее войну государство нуждалось все больше в хлебе, но также и в мясе, и в лошадях, и уж во всяком случае в деньгах ? все это, понятное дело, как налог, к которому все на этой территории живущее и еще хозяйствующее было приговорено декретом Махно.

Если Лева Задов со своим войском наведаться иногда забывал, то к Отцу наведывались голодные украинские крестьяне из окружающих деревень, которые в течение дня состяли в армии Махно, а в оставшееся время должны были сами выживать и пропитываться вместе со своими семьями дома. Они не нуждались ни в каком оправдательном декрете, но зато во всем остальном от хлеба до последнего горшка и до последней пуговицы.

Первое отправление или о том, куда ведет успешная защита

У одного из братьев Отца был на хуторе свой жилой дом и два взрослых сына в этом доме. Они недавно пришли с войны, а именно, так, как они ее вели ? со всем их оружием и полной амуницией. С этим вооружением и попытались они однажды держать оборону против бандитов. Семья Отца и семья другого его брата, делившего вместе с женой и тремя дочерьми жилой дом Отца, тоже должны были перебраться к ним. Небоеспособные спрятались в доме, а другие вооружились и забаррикадировались на чердаке.

Бандиты появились ночью и были так огорошены плотным огнем защитников, что обратились в бегство с превращенного в поле боя двора, не вступая в настоящий бой, а сделав лишь пару бесцельных выстрелов. При отступлении они, однако, громко и поименно пригрозили братьям-солдатам, что они еще наведаются снова, и тогда оба камерада увидят, что они с ними сделают. Эти парни росли вместе с хуторскими детьми и знали друг друга ? и обоих братьев тоже ? с детства, как облупленных.

С этой угрозой следовало считаться. Они могли и так подстеречь братьев ? и не только их ? в любой момент, в том числе и днем, и уложить их из-за любого угла. Не говоря уже вовсе о том, чтобы держать оборону против всей армии Махно. Эта армия с ее более, чем тысячей тачанок ? самое современное оружие гражданской войны, состоящей из конной упряжки-тройки с направленным назад пулеметом ? внушала полный уважения страх как Красной, так и Белой гвардиям.

Заседание семейного совета было коротким и его решение быстрым. Оставшиеся пахотные лошади, к счастью, признанные Левой Задовым непригодными для его конницы, были запряжены в две фуры, то, что еще оставалось после всех грабежей и имело какую-то цену, было погружено на эти фуры, дети и женщины посажены наверх, две коровы привязаны сзади.

Конный поезд-обоз отправился уже на следующий вечер.

Последний бастион или снова о больших обществах и маленьких радостях

Опаснейшую, лежащую на территории бандитов часть пути беженцы преодолели за ночь и на следующий вечер прибыли в Пришиб. Городской, состоящий из семнадцати комнат дом Отца предлагал им убежище и спасение и оказался в один раз переполнен беженцами.

Дом обживала в течение всего года старшая дочь, которая как раз закончила женскую школу и должна была, как и ее старший брат, идти в студенты и учиться дальше. Исторические события захлестнули ее однако и перечеркнули эти планы навсегда, так же, как и планы ее меньших братьев и ее младшей сестры. Она осталась в Пришибе, была снабжена одной молочной коровой, спасенной на такой манер от Левы Задова, и могла поэтому еще более-менее благоразумно питаться.

Когда прибыл конный поезд-обоз, в городском доме Отца уже располагались пара семей родственников-беженцев из других горящих хуторов. Сын из Харькова прибыл тоже. С его студенчеством было также окончательно покончено. Харьков был переполнен пьяными матросами Красной гвардии.

Поскольку все студенты должны были носить униформу с латунными пуговицами, то все они сразу оказались в смертельной опасности. Одному из его сокашников матросы устроили на открытой улице короткий процесс. Они должно быть посчитали его из-за этих пуговиц одним из ненавистных офицеров или по меньшей мере кадетом, который спрятал свои погоны и хотел их теперь одурачить, и пристрелили его на месте. А может быть они были при этом просто слишком пьяны, чтобы что-то считать или думать.

Таким образом, большой дом был для начала полон. Эти обстоятельства наверняка радовали самого младшего сына так, вероятно, как через сорок лет в Сибири радовали размеры упакованной в маленькую лачугу семиголовой семьи его самого младшего сына ? Малыша.

Пришиб был занят белогвардейцами, из которых некоторые офицеры также квартировали в доме Отца. Это было одно из самых светлых воспоминаний отца Малыша ? как они вечерами сидели вкруг в самой большой гостиной, он играл на своем белом рояле и офицеры-белогвардейцы пели их меланхоличные романсы. Один из редких случаев, когда его ? еще малого ребенка ? способности были востребованы, и он стоял в центре вечера, наслаждаясь апплодисментами других и похвалой белых офицеров.

Конец Российской империи и смерть Отца или о том, кто за что борется и как увольняют крестьян

Красная гвардия неудержимо надвигалась с Севера все ближе. Белая гвардия с этими офицерами должна была отступить и идти в Крым, чтобы предложить Красным их последний бой, проиграть его, развеяться на все четыре стороны по заграницам и раствориться там как Белая гвардия, как Русская армия и как сама Российская империя, как-будто их никогда и не было.

С ними ушли двое бежавших с хутора сыновей-солдат, которые оседлали своих лошадей, взяли свое оружие и амуницию и поскакали в составе состоящих из многих тысяч всадников и хорошо вооруженных войск самообороны немецких колонистов, которые вначале ? после отхода ?германцев? ? остались одни против мощи временной ?красно-зеленой? коалиции из красногвардейцев и зеленых бандитов Махно, а позднее окончательно примкнули к Белой гвардии.

Немецкие мужчины-колонисты, которые, как и казаки, бились в Белой гвардии, в отличие от Белых офицеров, не за честь и монархию, а за собственное имущество и добро против варварских Красных орд, сражались, проиграли и должны были потом за это жестоко расплачиваться. Двое сыновей солдат сгинули в этой бойне бесследно, и никто из родственников ничего и никогда больше не узнал об их судьбе.

Вскоре после того умер семидесятитрехлетний, ответственный за хлеб и мечтавший его снова когда-нибудь выращивать Отец-крестьянин от астмы, от которой он страдал и раньше и которая, усиленная гриппом, очень быстро прикончила его ослабленный всеми катаклизмами последнего времени организм. Особенно уничтожительным был для него последний ? как всегда полный иронии ? удар судьбы.

В 1917-ом году он выплатил последний взнос за взятую в аренду еще его Отцом пятьдесят лет назад, после отмены крепостного права в России, землю, которая теперь стала, наконец, его собственностью. Для этого он годами работал и этому наперед радовался. Он владел ей как раз один год, когда ее у него теперь, после поражения Украины, согласно ленинскому декрету о земле отняли.

Старый, мудрый крестьянин с его производительностью и с его хлебом был бессрочно и без всякого будущего уволен коммунистами и не смог этого пережить. Он был предан его Семьей земле и нашел свой последний покой на евангелическом церковном кладбище в семейной гробнице, рядом со своим, умершим ? к его счастью! ? еще до войны Отцом.

Второе отправление или о красном нашествии, слабых людях и сильных решениях

Команду в Семье перенял старший сын-студент из Харькова, чье обсужденное перед этим с Отцом решение стало теперь актуальным. Только теперь, в отличие от тогда, нечего было больше распродавать и превращать в деньги. Что осталось ? узлы и чемоданы, женщины и дети ? было погружено на состоящий теперь уже из одной конной подводы и одной, привязанной к ней сзади дойной коровы обоз,.

Этот следующий обоз беженцев тронулся в направлении Крыма ? прочь от надвигающихся пьяных и кровожадных матросов и рабочих, называющих себя революционной Красной гвардией.

За неделю они оставили за собой путь примерно в сто километров. Начиналась как раз весна 1919-го. Снег таял и все чаще шел дождь. Жирный украинский чернозем набух от избытка воды и совсем не держал колес ? они увязали в нем по ступицы. У какой-то небольшой, но ставшей из-за талых вод непреодолимой речушки они застряли. Предводительствующий сын принял отчаянное и горькое решение:

? Вы все возвращайтесь назад, а я пойду один с рюкзаком дальше. Вам ? женщинам и детям ? не должно ничего случиться, тогда как меня ? взрослого мужчину ? они посчитают за беглого белогвардейца и пристрелят.

Семья, от которой теперь остались только пятидесятипятилетняя мать, старшая двадцатилетняя дочь ? будущая Тетя ? следующая, восемнадцатилетняя дочь, один четырнадцатилетний сын и один? одиннадцатилетний сын ? будущий Отец Малыша, возвратилась в уже занятый красногвардейцами Пришиб. Их, правда, строго допросили, почему они бежали, если они, по их утверждениям, невинны, еще раз ограбили, отняв все с чем они вернулись назад, но великодушно оставили в живых.

У Красных было к этому времени достаточно дел с казнями мужчин, хотя они направляли свои карательные экспедиции уже давно ? после перенесенных ими жестоких боев с соединениями самообороны немецких колонистов ? и не только против мужчин. Целые деревни и селения немецких колонистов ? включая всех жителей, включая их детей, жен и стариков ? были весной и летом 1919-го дотла сожжены большевиками. Четыре из них на тяжелом пути бегства Семьи южнее от Пришиба.

Ушедшего дальше сына-студента видели некоторые из родственников в Крыму. По некоторым противоречивым высказываниям он лежал в тифу, по другим ? нанялся матросом на отплывающий за границу корабль. Во всяком случае с тех пор он считался потерявшимся без вести, и Семья никогда больше ничего, кроме этих слухов, не слышала о нем.

Жизнь в Пришибе ? без основы для жизни в большом, но опустошенном грабителями доме ? становилась все тяжелее. Мать, урожденная Штарк [10] , пришла к решению ? оставить дом обеим взрослым дочерям и идти с двумя несовершеннолетними сыновьями прочь.

Начало бесхлебного ?рая на земле? и дорога в никуда или о том, что такое быть голым и чем пахнет юмор

Сильное, если, правда, и несколько странное, решение! Мать планировала взять обещанные ленинским декретом о земле каждому крестьянину пять гектар земли на душу для семьи из оставшихся пяти душ и попытаться, таким образом, еще раз начать все с начала, хотя у них вовсе не было столько сил, чтобы обрабатывать эту землю.

Им был приписан фруктовый сад на собственном хуторе. Хутор лежал в руинах и, казалось, не было никого, кто бы хотел им воспользоваться на благо государства и народа.

Остатки конюшни были разобраны и из добытых кирпичей была сляпана небольшая хибарка. Оставшиеся кирпичи были частично проданы, частично обменяны на продукты. Сад был ухожен, постепенно снова ожил и начал снова плодоносить. Плоды были снова проданы и обменяны. Сыновья работали, становились старше и сильнее и уже казалось, что жизнь действительно налаживается.

Голодные годы после Гражданской войны были пережиты. В эти годы они видели, как люди из окрестных деревень, которых они знали прежде, массами бродили вокруг и умирали с голоду. Те люди, которые раньше были заняты у них, зарабатывали свои деньги и хлеб и хорошо жили, были ввергнуты за несколько лет большевистской власти после смерти Отца ? хлебороба и хлебодателя ? в нужду и голодную смерть.

Некоторые из них были у Матери, жаловались ей на все это и вспоминали о старых, добрых временах, когда жизнь была еще так привольна и зажиточна. Казалось, что большевики меньше всего нуждались в хлебе для народа. Они были скорее заинтересованы в голодовках.

Потом пришла эра Сталина, который снова самым жесточайшим образом отнял у новых крестьян землю. Самые бедные, которые сразу же пропили свои наделы или привели их в упадок и, тем самым, показали свою полнейшую неспособность хозяйствовать, были согнаны в колхозы. Другие, которые привели свою землю за это кратчайшее время к цветению и приумножили ее ? в том числе многие ограбленные перед этим немецкие колонисты ? были объявлены кулаками и врагами Советской власти, сосланы в концентрационные рабочие лагеря Сибири или ? как стало уже обычным ? расстреляны, в то время как их земля, имущество и добро пошли тоже к тем неспособным в колхозы.

Так сгинула следующая большая часть родственников Семьи, которая незадолго до революции состояла почти из ста отдельных семей во всех уголках колоний. Так ?успешно? стартовала коллективизация сельского хозяйства как предпосылка индустриализации большевистской империи, как подготовка красно-русской экспансии на враждебно-капиталистический Запад.

Успехи Матери с двумя подростками были ? слава Богу! ? слишком скромными, чтобы объявить их кулаками и уничтожить. Тем не менее, оживленный детьми сад был у них экспроприирован и коллективизирован, построенная ими хибара тоже.

Прежде чем они пошли из хибары, младший сын нарисовал углем на печи голого человека и подписал под ним: ?У этого разживиться больше нечем!?. Будущий Отец Малыша еще не знал, чем это может пахнуть и что подобные шутки могут быть опасны для жизни ? он еще только учился искусству выживания и шел навстречу своему двадцатилетию.

Они снова пошли ? в этот раз пешком в никуда, перекинув через плечо лишь котомку с едой в дорогу:

?Маршировать или сдохнуть!? ? стало, похоже, как и у французских иностранных легионеров, их жизненным лозунгом..

Народ в пути ? как Вечный Жид [11] , не знающий, правда,? того, за что он наказан и сам распят!

Новый тип советского деятеля или о том, как хорошо быть нищим поляком и кто хозяин в доме

Все трое попали после тяжелого времени бродяжничания на некую маленькую железнодорожную станцию на Азовском море, которая лежала недалеко от Грунау ? другой немецкой колонии на востоке Украины. В Грунау отправился тогда, еще до смерти Отца, из Пришиба его брат ? отец двух сыновей-солдат. У него был там постоялый двор и городской дом.

Трое не нашли здесь ни отца, ни сыновей, ни вообще кого-либо из родственников и должны были искать приют где-нибудь еще. Старший сын нашел хоть как-то оплачиваемое место при железной дороге и небольшую квартирку в наем. Ни оплата, ни квартира не хватали для троих.

Младший сын должен был идти дальше. Мать осталась со старшим сыном и умерла незадолго до Второй немецко-русской войны. Сын работал дальше и исчез после начала войны, вероятно после Указа Сталина от августа 1941-го в ?трудармии? ? одном из созданных специально для немецких колонистов концентрационных лагерей для принудительных работ.

Младший сын маршировал в Крым ? по слухам там была работа. На этом длинном и изнурительном пути он заболел тифом и почти умер. Добрые люди из одной немецкой деревни на его пути выхаживали его какое-то время и поставили-таки снова на ноги. Высохший, как скелет, предстал он, в конце концов, перед своей старшей сестрой в Пришибе.

Сестра вышла за это время замуж за бродившего мимо, бездомного и искавшего у нее кров поляка. При Сталине становилось вновь все опаснее иметь буржуазно-эксплуататорские корни, и умная сестра надеялась с помощью ее нового, полученного в результате этого замужества, полностью люмпен-пролетарского польского имени суметь скрыть наконец-то навсегда свои корни.

Младшая сестра вышла из тех же соображений за какого-то русского врача и переехала в Житомир на Западной Украине, где она сразу после начала войны и пропала без вести ? вероятно, погибла под первыми немецкими бомбами в 1941-м году.

Оставшаяся сестра и ее польский спаситель уже произвели совместно на божий свет одну дочь и одного сына. Муж был Никто без всякого образования, без профессии и вообще без каких бы то ни было призваний или способностей, то есть прирожденный советско-коммунистический функционер. На этом основании он и функционировал у большевиков во всяких ролях, бегая вокруг с портфелем под мышкой, в котором лежали пара бутербродов из дома и бутылка купленой в лавке водки для ?важных разговоров? с другими функционерами.

Но он же был и хозяином в доме Отца.

Младший брат должен был снова идти.