Малыш (как пролог)

На краях Света

Солнце обогнуло угол хаты, заглянуло в маленькое окошко над завалинкой, пошарило по размётанной постели, нашло белую головку Малыша и остановилось на ней. Малыш проснулся счастливый с беспричинной улыбкой, волнующей веснушчатые поляны на его лице.

Глиняная кринка с молоком ждала его на столе. Малыш вылетел из хаты, нахватал тут же на косогоре, где стояла хата, жменьку клубники и влетел обратно. Он высыпал клубнику в миску, разбавил молоком из кринки, затем быстро и вкусно выхлебал свой завтрак. Малыша подбрасывало и крутило желание жить и действовать. Сегодня он обязательно должен был обследовать последний Край Света.

Малыш и вся его семья жили на Хуторе. Никто больше этого не знал, потому что так говорил только Отец, который привёз это слово из своего детства, которое он провёл на хуторе своего отца в одной из немецких колоний на юге России ? где-то очень далеко от Хутора Малыша в Сибири.

Слово это, в числе многих других, составляло язык Семьи. Этот язык представлял собой тарабарскую смесь из немецкого, украинского, польского и даже еврейского языков, которые знал Отец, смоленского простонародного диалекта, привнесённого Матерью, и сдобренного сверх того всякого рода крылатыми выражениями и словечками, вычитанными из книг и приобретшими в Семье, по большей части с лёгкой руки Отца, нарицательный смысл. Этот язык впитал в себя всю географическую и этнографическую историю Семьи и отражал её в себе.

Хутор ? когда-то маленькое поселение в двух километрах от более крупной деревни ? сократился со временем до этой последней избушки, в которой ютилась семья Малыша из семи человек. Большая деревня по соседству сама не имела даже разумного названия. Она называлась ?Центральная усадьба Чебулинского свиносовхоза?, тогда как Хутор с бывшей в нём когда-то и между делом отслужившей коровьей фермой и этой последней потеряной халупой назывался ?Второе отделение? этого свиносовхоза или просто ?Вторая точка?.

Это свинохозяйство, вместе со всеми своими отделениями и точками, представляло собой маленький Вавилон из осуждённых, сосланных и приписанных в его ведение немцев, чеченцев, калмыков и прочих ?преступных? наций Советского государства, которые наряду с самими русскими населяли и обслуживали его.

Оставшаяся на Хуторе теперь последней хата состояла из одной единственной комнаты с русской печкой посредине, на чьей широкой и тёплой спине было много места для игры и спанья. Она стояла на широком, открытом и некрутом косогоре, поросшем жёсткой степной травою и окаймлённом  по верху ковылём. Это поле травы начиналось прямо под дверью Малыша. Оно и снабжало его клубникой к завтраку.

Напротив хаты, метрах в пятидесяти, на верхнем краю косогора, стояла группа старых, нетронутых берёз, между которыми виднелись десятка три крестов. Там было Кладбище. Мимо него и дальше через поле, которое засевалось в разные годы то пшеницей, то рожью, вилась тропинка, по которой Отец ходил на работу.

Вниз от хаты тропинка вела к колодцу и дальше вниз ? уже совсем еле заметная ? к торфяному болотцу, заросшему лохматыми кочками, ивняком и кустами смородины, которое весной превращалось в целое море, а летом совсем пересыхало.

Слева от Хутора ? там, где вставало солнце, в полукилометре от него ? открывался глазу кусочек тракта, поднимавшийся по противоположному склону вверх и влево. А справа солнце садилось за берёзовый светлый лесок, смыкавшийся внизу с болотом, а вверху с ржаным полем. В этом же леске скрывалась идущая мимо Кладбища и пересекавшаяся около хаты с тропинкой старая конная дорога, заросшая шпорышом и подорожником.

Всё это пространство объединялось в сознании и в душе Малыша и в его Двор, и в весь Белый Свет. Это были его владения. Он их хорошо изучил и точно знал, что там ? на Краях этого Света - находится.

На одном Краю за лесом, куда уходила дорога, был Базар, на который в одну из суббот, весной уходили вслед за заходящим солнцем Отец и Мать. Но солнце они так ни разу и не догнали, потому что когда они, возвращаясь на следующее утро, выходили на опушку леса, солнце уже вставало им навстречу на другом Краю.

Зато за плечами Отца всегда висел живой и страшно визгливый мешок. В хате из этого мешка высыпалась пара маленьких и розовеньких поросят с закрученными в колечко хвостиками. Последнее было очень важно, потому что если хвостик раскручивался и верёвочкой свисал к полу, то Отец очень переживал. Такой поросёнок ничего не ел, а если ел, то высёрбывал одну юшку, оставляя гущу на дне. Такого называл расстроенный Отец ?шелудивым поросёнком? ? что, впрочем, относилось к летучим выражениям в языке Семьи и вполне могло, при случае, коснуться и Малыша.

А осенью Отец с Матерью снова уходили той же дорогой. Иногда они уезжали на одноконной бричке, если была возможность её взять в совхозной конюшне. Они брали с собой немного сала, или немного картошки, или чего там ещё Бог пошлёт и возвращались так же на восходе солнца с обновками для всех и для Малыша. Это был праздник. Если Малыш получал, например, новую, пахнущую свежим машинным маслом рубашку и примеривал её, то уже никто не мог его из неё вытащить ? он и засыпал в ней в эту ночь.

С того же Края приезжал к Хутору старьевщик на одноконном фургончике. В обмен на кости, ржавые железяки и старые тряпки давал он Малышу такую прекрасную игрушку, как правило, какого-нибудь зверька из глины, которую Малыш никогда ещё не видел. Потом, после произведённого с Малышом обмена, он уезжал к другому Краю, где виднелся кусочек тракта.

Малыш к приездам старьевщика всегда готовился. Вокруг хаты, на месте других прежних хат, было много обвалившихся, заросших травой ям. Они служили Малышу складами, в которые он собирал меновой товар. Одна из ям, где хранилось старое ржавое железо, так и называлась ?Кузница?.

Но дороже всего ценились кости. Они поступали частью со стола после их тщательной полировки ? ещё одно словечко Отца, которым он обозначал жадную тщательность, с которой дети ? иногда в очередь один после другого ? обгладывали эти кости. Из  них часть коротеньких с круглыми концами Малыш оставлял себе, потому что это были ?бабки?, в которые можно было играть, и хранил их.

Больше, чем где-либо ещё, было костей сразу за торфяным болотцем на противоположном косогоре, где когда-то была коровья ферма. Там, иногда, можно было найти среди старых ям в высохшем и заросшем бурьяном перегное даже целый коровий череп.

Иногда Малыш находил кости, играя на Кладбище. Кладбище было старое, и часто, когда копали новую могилу, попадался либо череп, либо другие человеческие кости, которые так и оставались после этого лежать в траве, омываемые дождём и сушимые ветром.

Малыш Кладбища никогда не боялся. Это было, пожалуй, самое интересное место на его Свете. Здесь ? на одном из старых, чуть заметных холмиков ? рос огромный куст смородины, каких не было на торфяном болотце, и ягоды на нём всегда были крупные и чёрные.

Здесь же на краю рощицы, на старой могилке, которую уже не было видно, стоял огромный крест из двух грубо отёсанных брёвен. Этот крест, по рассказам Отца, поставили над своим почившим собратом кочевавшие когда-то здесь мимо калмыки. Никаких надписей на кресте не было. Малышу, вскарабкивающемуся на его перекладину, он служил то просто мотоциклом, то лихим скакуном Буцефалом ? смотря по настроению Малыша.

А весной на Кладбище, в вершинах берёз, вили свои гнёзда сороки. Малыш точно знал, когда в этих гнёздах появлялись маленькие крапчатые яички. Токда он вскарабкивался на несколько берёз, набирал осторожно несколько штук яиц из разных гнёзд ? никогда нельзя было разорять полностью одно гнездо, иначе сороки, хотя они вообще-то не умеют считать, замечали это и покидали гнездо ? и варил их тут же на костре в ржавой консервной банке, набив её лежащим ещё кругом снегом.

Но самые вкусные вещи находил он на ухоженной могилке за синей оградкой. На ней стоял невысокий крест с прикреплённой к нему застеклённой коробкой-рамой, внутри которой виднелась поблекшая фотография юноши, обрамлённая цветами из вощёной бумаги.

На эту могилку в определённые дни, которые Малыш естественно тоже хорошо знал, приходили две сухонькие сестры-старушки, и после их ухода Малыш находил на коробке, на самом кресте или на прожилинах оградки конфетки и печенье. Малыш так и понимал, что это положено ему, потому что он один и жил на этом Кладбище. К этой могилке Малыш относился с особой нежностью и старался ухаживать за ней, если старушки долго не появлялись.

От Кладбища виден был ещё один берёзовый лес за полем, куда вела тропинка. Там был другой Край Света, куда уходил по утрам Отец. Малыш, пожалуй, ни разу и не видел, как он уходил ? иногда только слышал сквозь сон. Но зато он всегда встречал его вечером около Кладбища, когда Отец возвращался ? будь то зимой или летом.

Зимой всё вокруг заметало сугробами снега, и Отец помечал свою тропинку прутьями-вешками, воткнутыми вдоль неё по краю. В сидоре, в котором он носил с собой свой обед из дома, всегда оставалось для Малыша что-нибудь вкусненькое ?от зайчика?, как говорил ему, улыбаясь, Отец.

Больше всего Малыш любил большую жёлтую шкурку от старого солёного сала, облепленную крошками хлеба и отцовской махорки. Лучше запаха и вкуса этой шкурки Малыш не знал ничего. Усталый Отец брал жующего эту шкурку Малыша за руку или сажал его на свои широкие плечи, и они шли домой.

Третий Край Света Малыш не любил и даже не проявлял к нему большого интереса. Туда уезжал старьевщик, увозя своё невиданное богатство и запасы Малыша. Оттуда, со стороны тракта, всегда привозили на бричке или в санях-розвальнях гробы с покойниками.

Тогда Кладбище наполнялось плачущими людьми, которые сначала закапывали привезённый гроб, а потом расходились по Кладбищу по двое или по одному, приседали на старые бугорки или на лавочки там, где были оградки. Кладбище становилось тихим и живым, наполненным молчаливыми, тёмными и сгорбленными фигурками.

Тогда Малыш страдал, наблюдая всё это с какого-нибудь края кладбищенской рощи, никем не замеченный. Когда Кладбище пустело, Малыш входил в него боязливо и отчуждённо. И, как нелепая рана, торчал среди зелени или белого снега коричневый глиняный холмик с ослепительно белым деревянным крестом. И долго ещё привыкал к чужаку на Кладбище Малыш, пока не покрывался холмик снегом или травою, а крест становился серым от дождей и ветра. Всё проходит. Проходили и страдания Малыша.

Ничего не знал Малыш о четвёртом Крае Света, куда не вела ни одна дорога, а тропинка вилась лишь от хаты до колодца и дальше ? уже совсем еле заметная ? вниз до торфяного болотца. Там за болотцем, где была коровья ферма с костями ? дальше и влево от неё, шли вверх до горизонта засеянные чем-то поля. Но Малыш знал, что самый-то настоящий Край Света был не там, а немного в стороне: между этими полями с фермой и болотом.

Там, за овражком, плавно всходило до самого неба поросшее зелёной и сочной травой, в отличие от родного косогора, поле. И на самом его краю ? корнями в горизонт, а верхушками в серые перья облаков ? росли белыми стволами на фоне голубого неба три берёзы: две вместе, а одна чуть в стороне.

За этими берёзами кончалось всё, и кончалось воображение Малыша. Из-за этих берёз ? то ли с неба, то ли где-то внизу под ними, как из какой-то преисподней ? рокотала до самой хаты отдалённым гулом тишина. Это рокотала день и ночь пролегающая в нескольких километрах от Хутора Транссибирская железнодорожная магистраль, которую Малыш никогда не видел и о которой он на своём Свете не мог ничего знать.

Всё, чего не знал, но слышал Малыш непонятного от Отца о другой жизни его в Украине, о войне и Германии и ещё о многом другом ? всё было для него за этим Краем. И казалось ему, что стоит только один единственный разок заглянуть за этот Край, и всё станет сразу зримым и понятным, представится как обширная панорама, наблюдаемая с высокого обрыва.

Этот Край, правда, глубоко страшил Малыша, но и неудержимо манил, будоража душу его где-то под ложечкой и выше в груди и холодя её. Малыш давно уже собирался с духом, чтобы дойти до этих берёз ? две вместе и одна немного в стороне ? и заглянуть за Край.

Сегодня он проснулся с чувством, что этот день настал. Всё же, для верности, он решил взять с собою Арапа..............

* * * * * * *

Об  исторических несуразицах 20-го века или о том, какой жизненный путь ведет к вокзалу

Последнее отправление или  о понятии ?дома?

? Пассажирский поезд ?Москва-Берлин? отправляется с первого пути! ? прокашлял вдруг жестяной женский голос из перронного громкоговорителя.

Поезд дёрнулся, как облаянный, прогремел, как пулеметная очередь,  всеми своими сцепками и медленно покатился из под крыши перрона наружу.

? Устраивайтесь теперь здесь поудобнее... ? сказал Отец после того, как он распределил багаж под нижними спальными полками их четырехместного купе.

? По крайней мере, тут нам повезло, если и в неправильном поезде! ? как всегда с подковыркой добавила Мать, имея ввиду число мест в купе, точно соответствующее числу членов Семьи: Отец, Мать и две дочери двенадцати и четырнадцати лет.

? Вот видишь! Я же говорил, что всё будет в порядке! ? попытался Отец с неким оттенком бравурности несколько приободрить свою семью.

? Тут мы можем в ближайшие два дня последний раз чувствовать себя дома... ? непроизвольно свёл он свою попытку снова на нет, выдав свои скрытые глубоко внутри чувства и заботы.

? Как это ?дома?? ? тут же и удивились от неожиданности обе дочери.

? Я всего лишь имел ввиду, что ?дома? для нас повсюду там, где мы находимся все четверо вместе ? будь то вокзал или вот это наше купе, ? попытался выкрутиться Отец, готовя в то же время свою семью к тому неизвестному, что возможно на них ещё может свалиться. ? Под понятием ?дома? люди имеют же ввиду не стены или крышу какой-то квартиры или дома. Это семейное чувство. Чувство семейного уюта, которое делает для нас любой угол уютным, и оно у нас внутри и всегда с нами ? неважно где мы находимся. Так же, примерно, как наш багаж.

В качестве багажа они имели с собой два чемодана, два портфеля типа ?дипломат? и одну большую сумку с едой и питьём для всех в дорогу.

За упаковку багажа отвечал Отец. В два дипломата и частично в один из двух чемоданов пошло всё, что люди называют архивом: документы, фотографии, важные или неважные ? кто же может при такой поездке знать это наперёд ? бумаги.

Остаток багажа составляли нижнее белье и одежда для каждого, в том числе, что Отцу казалось особенно важным, тёплые пулёверы для всех на тот случай, когда придёт осень и наступят холода.

На дворе было 19-ое июня 1990-го года. Все предприятие было запланировано Отцом как путешествие только туда, а назад не должно было больше быть. Удастся план в конце концов или нет, зависело, впрочем, скорее от положения звёзд, а не от Отца. Это лежало уже не в области его волевых решений.

*

Арифметика справедливости или о том, как упаковать сорок лет жизни в один чемодан

Самым трудным было как раз урезать из-за нехватки места самым жестоким образом этот архив. Каждая фотография и каждая бумажонка были много раз перевёрнуты и с каждым детально обсуждены на тот предмет, служат ли они памяти о чём-нибудь, относятся ли они к истории Семьи и тому подобное. Все фотоальбомы и папки были выпотрошены так, что выбранное из них могло, в конечном итоге, заполнить один единственный альбом и одну единственную папку.

Что однако было упаковано почти безо всякой ревизии ? это никогда не опубликованные стихи, рассказы, публицистические статьи и различные записи Отца, а также его опубликованные научные статьи, доклады, ещё не опубликованные научные результаты и прочее ?барахло? из этой серии. Всё это и заняло большую часть имеющегося места.

Это обстоятельство дало Отцу также повод задуматься о справедливости. Однако и этот вопрос был им в одной из дискуссий с Семьёй успешно разрешён:

? В конечном итоге в эти два чемодана должны быть упакованы почти сорок лет моей жизни. Правда те же годы, что и у тебя, ? обернулся он к Матери ? однако больше, чем у вас обеих вместе взятых, ? продолжил он, обращаясь снова к своим дочерям.

Младшая дочь попыталась перед этим протащить контрабандой свой большой мячик в один из чемоданов. Однако Отец с решительной непреклонностью преградил мячу дорогу в любой из чемоданов. Возникший по этому поводу короткий, но очень интенсивный спор с дочкой и дал повод для объяснительного разговора и для подобного подсчёта справедливости.

? Потом ещё все эти годы должны бы быть помножены на, скажем так, коэффициент активности, ? продолжил он свою аргументацию для Матери, после того как заметил, что простая арифметика не очень-то оправдала его часть багажа. ? Вы же не хотите оспаривать, что такой коэффициент был бы у меня больше. Или?

Это ?или? убеждало его семью эффективнее всего, поскольку эти три четверти Семьи женского пола всегда инстинктивно чувствовали бессмысленность того, чтобы следовать подобному приглашению Отца к открытой дискуссии.

? Ты всё-равно никогда не дашь себя уличить! ? сказала ему как-то старшая дочь после одной из её попыток у Отца чего-то отспорить. ? Неважно, что я тебе говорю, ты всегда найдёшь какую-нибудь отговорку, чтобы выкрутиться.

? Что за ерунда! ? оборонялся очень этим обиженный Отец ? Я нахожу аргументы, которые ты не можешь опровергнуть и тебя это возмущает. Найди ты подобные аргументы, и я их, в противоположность тебе, наверняка приму. А выкручиваться я всяко не должен, поскольку я открыт для любого мнения, если его кто-то имеет и к тому же может его убеждённо обосновывать и отстаивать.

В чём его дочь была, возможно, все-таки права ? это то, что Отец, профессиональный, закалённый в дискуссиях учёный, превратился со временем в софиста и не всегда мог априори принимать ту иногда наивную правду его дочери, которая и не требовала в принципе никаких логических обоснований и доказательств.

При таком, предложенном им, более точном подсчёте со справедливостью должно бы было уж как-нибудь быть всё в порядке, даже для его дочерей, находящихся как раз в начале переходного возраста.

В конечном итоге Отца даже обрадовало то, что он получил повод тут же выложить Семье свои соображения к этой теме, чтобы ни у кого не оставалось никаких спорных, если даже и не высказанных, вопросов.

*

Демократия в семье или о соотношении вопросов воспитания с природой и обществеом

Это была его манера рисковать больше демократии и справедливости ? обо всём сразу и открыто говорить. Правда это приносило ему, как правило, только проблемы и привело, в конечном итоге, всю его жизнь в относительный беспорядок.

В Семье эта его манера приводила всегда к спорам с Матерью, если он пытался дома поделиться своими мыслями и поговорить о хозяйственных и политических проблемах или об этических вопросах в его институте или во всём обществе:

? Не нагружай наших дочерей этим дерьмом! ? имела ввиду Мать по этому поводу. ? Они ещё малые дети и не должны нагружаться вопросами и проблемами взрослых.

? Ах так! Может быть ты мне тогда заодно и точную возрастную границу между детьми и взрослыми назовёшь, начиная с которой они могут-таки этим нагружаться? ? возмущался Отец. ? Ты не можешь спрятать детей под свою юбку и охранять их там от этого грязного и полного проблем мира, в котором они, в конечном итоге, всё же должны будут жить!

? Почему бы и нет? Я всегда думала, что защита детей как раз и есть задача их родителей и, прежде всего, такого сильного отца, как ты! ? продолжала провоцировать его Мать.

? Как раз таким ?любвеобильным? и ?бронезащитным? родителям обязаны мы тем, что в мире столько много подонков! ? тут же, как всегда, и позволял себя спровоцировать Отец. ? Я знавал уже и пятидесяти- и шестидесятилетних ?детей?, которые совершенно инфантильно хотели иметь всё только для себя и не хотели ни о чём другом знать. Лишь решение проблем, даже их собственных, они охотно предоставляли другим. Это ? паразиты, и я не хочу выращивать паразитов! Мои дочери должны знать, в какое общество они вырастают. Тогда они и шока не переживут, если когда-нибудь покинут родительский дом.

Если, однако, речь не шла о конкретном, касающемся воспитания случае из тех, которые сразу вели к спорам с провоцирущей его Матерью, то у Отца это могло звучать и совсем по-другому:

? Знаешь что, матушка? Иногда меня по-настоящему охватывает страх, если я себе представлю, что наши дочери вырастут такими, какими я их, собственно, и хочу видеть: порядочными, прямыми и честными, любопытными, самостоятельно и активно думающими ? ну, в общем, ты же знаешь.

? Почему? В конечном итоге я хочу того же самого. Мы спорим, главным образом, только о методах воспитания.

? Потому, что на таких людей у нас нет спроса. У них будут только проблемы и мало успехов. Ты же видишь, что со мной происходит.

? У тебя же получается. Ты ещё живёшь.

? Что значит ?получается?? Я как раз только что ещё живу. При этом я выросший и закалённый в боях за своё существование мужик. А они ? маленькие девочки и будущие нежные женщины. Они должны жить, а не биться за жизнь. Но как они должны жить-то?

? Тебе мало поможет ломать над этим голову. Мы всё-равно не можем воспитать их слишком уж другими, чем мы сами! ? поучала его восторженная доктором Споком и проглатывающая все его книги по воспитанию Мать. ? Дети не учатся на родительских проповедях и читаемых им моралях. Они подглядывают у родителей их образ поведения и их жизненные установки точно также, как звереныши в дикой природе подглядывают у своих родителей их методы охоты и искусство выживания! ? проявила Мать и её собственную природную мудрость, которой совершенно не обладал Отец-софист.

? Тут ты, может быть, и права... ? соглашался временно облегчённый этими аргументами Отец. ? С другой стороны, звери подготавливают своих детей ни к чему другому, как к выживанию в их собственном, тысячелетиями почти не изменяющемся ареале.

? Да, в этом природа очень разумна! ? подтверждала Мать.

? Но это-то и есть моя проблема! ? снова впадал в свои сомнения и в свои мысли Отец. ? Люди не живут больше по природе, они больше не натуральны. Они существуют в двух плоскостях: одна социально-политическая как реальная, а другая ? этически-гуманная или духовная как абстрактная, которая искусственно создана только людьми и только для самих себя. И эти обе плоскости редко совпадают, если вообще когда-нибудь совпадают!

? В нашем обществе ? уж точно  - нет!

? Именно! Первая, где, как и у зверей, речь идёт о выживании и о методах охоты, если даже и тоже о специфически человеческих и определённых общественной системой методах, может, в отличие от зверинного ареала, измениться с сегодня на завтра. Научим мы детей сегодняшним методам успешной охоты ? они окажутся завтра совершенно беспомощными в новой, изменившейся системе. Вторая почти не изменяется уже тысячелетия, по крайней мере, как преследуемая человечеством и заложенная в его религиях цель. Казалось бы вроде, на этом, на вечных ценностях лучших представителей человечества, и надо строить воспитание детей. Однако тогда воспитанные на этом дети будут выданы на произвол сегодняшней системы, которая эти ценности не только обесценила, но даже и борется против них.

? Ну и прекрасно! Мы выбираем, тем не менее, вечное для наших детей! ? улыбаясь, обнимала софиста Мать. ? Тем более, что мы находимся как раз в Перестройке и сегодня вообще не можем опознать ни новых отправных точек для воспитания, ни новых мировых ценностей.  

Одним словом, все четыре места багажа были так или иначе ? с кучей потерянных нервов, возбуждения и душевной неразберихи ? упакованы. Один чемодан лишний, как выяснилось позднее, а именно: с тёплыми вещами для осени.

*

Первые неожиданности или о таможенных декларациях и ответственности за контробанду

Поезд выбрался, наконец, из Москвы и грохотал теперь колесами на стыках рельс по плотно заселённым и пёстрым пригородам Москвы. Проводник начал раздавать формуляры деклараций для предстоящего рано утром в Бресте таможенного досмотра. И уже тут начались и та неизвестность, и связанное с ней возбуждение. Впервые в жизни пересекала Семья границу Советского Союза и поэтому впервые должна была пережить связанные с этим процедуры.

При изучении декларации возникла в какой-то мере даже паника.

? Есть у нас в багаже оружие и наркотики? ? спросила без малейшего оттенка юмора озабоченная Мать, изучающая эту подлежащую заполнению декларацию.

? Ты что, совсем того, такое меня спрашивать? ? почти подпрыгнул Отец, сам ставший непривычно неуверенным при изучении этого удивительного опросника.

? Не я спрашиваю такое. Тут такое спрашивается. И, в конечном итоге, ты был ответственным за упаковку чемоданов! ? начала обороняться Мать.

? Не неси бессмыслицу и пиши везде ?нет? или ?ничего?.

Так они быстро и к общему удовлетворению ?отнекались? на вопросы про наркотики, оружие, электронные приборы и всякое другое, хотя при электронных приборах даже у Отца ? ввиду серьезности ситуации ? возникло все-таки желание, снова перетряхнуть, на всякий случай, все портфели и чемоданы. Дочери имели-таки дома две электронные игры, которые были по размеру гораздо меньше  отвергнутого им мяча:

? Взяли вы с собой, где нибудь припрятав, ваши электронные игрушки? ? спросил он обеих, сидящих на верхних спальных полках и все еще веселящихся над недавним разговором родителей про наркотики и оружие, дочерей.

? Не! ? тут же заверили они его и сразу стали серьезными. ? Мы их нашим друзьям раздарили.

? Совершенно уверены?

? Естественно! Мы же попытались с мячом.

? Постой-ка! Не везде ставь ?нет?! ? внезапно остановил он Мать. ? Что мы делаем с рублями и с иностранной валютой?

? Я уже написала ?нету?! ? испугалась слишком усердная Мать.

? Ну ладно. Если у тебя ни одного рубля нет... ? успокоил ее Отец и вписал в свою декларацию:

?Рублей ? нет, немецких марок ? 1057,00?

Эта сумма была Отцу вот уж действительно точно известна, и она была добыта совершенно легально.

*

Решение о выезде или о ?коровьих? проблемах молчаливых людей

Решение ехать в отпуск в Германию и там остаться навсегда принял, как всегда, после исчерпывающего обоснования и обсуждения с Семьей Отец.

? Прежде чем я что-то решу, мы должны это все вместе обсудить! ? был его принцип демократического ведения дел в Семье, который может показаться несколько противоречивым,  однако, был связан соответственно и с однозначным распределением ответственности в Семье.

Семья состояла, как уже было сказано при распределении мест в купе, из двух несовершеннолетних, но сообразительных девчонок и одной женщины, которая ? как женщина и мать ? была ориентирована в своем жизненном подходе прежде всего на детей и на вовсе непростое устройство их будничной жизни, в котором участвовал также каждый член Семьи со своими обязанностями и заданиями.

Ответственность за стратегические вопросы в жизни Семьи ? как, например, обсуждаемые с Матерью вопросы воспитания ? были однозначно отведены Отцу. Так получилось с самого начала ? в соответствие со спецификой характеров обоих родителей ? и никогда не оспаривалось. Матери это подходило, потому как она видела свою, ее вполне удовлетворяющую роль в том, чтобы критиковать и пикировать Отца, если что-нибудь им устроенное не имело успеха. К счастью, Отец довольно редко не имел успеха, во всяком случае в том смысле, в котором он сам понимал и определял успех.

Компромисс при решении о выезде был найден Матерью в двузначности вопроса. Естественно, всех радовала поездка в Германию к никогда не виданным родственникам. Что же касалось придуманного Отцом оставания там навсегда, то эти трое женского пола сначала вовсе не приняли этого всерьез. И, учитывая их природный женский прагматизм, они были, вероятно, даже вправе это делать.

? Все так усложнять ? это снова типично папино! ? стояло при этом написано на их лицах.

? Если я вижу ваши молчаливо-заговорщицкие лица, то чувствую себя, как некто, который приговором консилиума объявляется сумасшедшим, не получив при этом никакой возможности доказать в открытой дискуссии с этим консилиумом обратное! ? жаловался Матери глубоко обиженный и возмущенный этим Отец.

Он и всегда-то не очень мог переносить неразговорчивых людей, которые делают что-то свое и при этом не обмолвятся даже со своими ближними, которые ?пасутся? на том же поле деятельности и вполне могут пострадать от его молчаливых деяний, хотя бы одним словом, чтобы узнать их мнение по этому поводу, не говоря уже о том, чтобы принять его во внимание.

Эта неприязнь охватывала Отца всякий раз и развивалась в нем все дальше еще с того времени в его детстве, когда в его обязанности входило пригонять каждый вечер с пастбища домой для дойки их семейную корову. Если дурной корове это иногда не подходило, то он мог сколько угодно с ней разумно и убежденно толковать, ей слезно жаловаться, умолять ее на коленях и вежливо просить или раздраженно хлестать прутом, она ставила хвост трубой, закрывала свои добрые и печальные глаза на все это, и молча бежала в противоположном направлении: легким аллюром, если он тяжелым галопом, разрывая легкие, несся за ней вслед; легкой рысью, если он тяжелым шагом плелся позади нее, плача и шмыгая носом, обессиленный скорее от обиды, злости и беспомощности, и легким шагом, еще и пасясь между делом дальше, если он тяжело падал, вконец обессиленный, позади нее в траву.

? Почему мы должны обсуждать это с тобой сегодня и здесь, если потом и там, может быть, даже не представится повода к этому? ? были заключительные слова Матери к этой теме. ? Давай просто оставим все как есть и будем дальше радоваться этой редкой возможности познать в отпуске как наших родственников, так и саму Германию. Об остальном поговорим там на месте, когда настанет время и если все еще будет повод к этому.

 Она была, несомненно, права. Отец поставил твердую цель, не очень-то зная, как ее реализовать. Единственное, что пришло ему в голову, это вербоваться в качестве научного сотрудника в немецкие фирмы, которые, судя по их научным публикациям, имели отношение к его довольно узкой научной области, и чьи названия и адреса он и взял из этих публикаций.

*

Принципы дискуссии, признаки самостоятельности и методы принятия решений, или о том, что такое быть взрослым

Ответ Матери удовлетворял Отца, поскольку это не был принципиальный отказ, который бы он никогда не принял. Кроме того, это был, в конечном итоге, его собственный метод принятия решений и решения проблем. Он называл его ?методом вбрасывания?, находил его единственно правильным и пропагандировал его своим дочерям:

? Знаешь почему ты мне проигрываешь? ? утешал он как-то свою старшую дочь, которая все чаще ставила его мнения под вопрос, пыталась их оспорить, но все еще не могла его при этом ?уличить?, как она это называла, и поэтому часто чувствовала себя обиженной.

? Нет. Но я знаю, что ты мне это сейчас же расскажешь! ? все еще задиристо реагировала дочь.

? Потому что ты ищешь в наших спорах признания и для этого пытаешься находить аргументы против любых моих высказываний.

? Не против любых! Только против тех твоих мнений, которые я нахожу неправильными.

? Неправильных мнений не бывает, потому что не существует и той абсолютной правды, с которой ты могла бы сравнить какое-то мнение, чтобы проверить его на правильность. Бывают только различные мнения и то только тогда, когда как минимум два из них стоят для сравнения.

? То есть у меня вообще нет собственного мнения для сравнения с твоим! При этом, если у меня даже есть какое-то, ты все-равно никогда не слушаешь его до конца и тем самым делаешь разговоры с тобой обидными и невозможными!

? Твое собственное мнение к какой-то теме ? это только выражение твоего мировоззрения, твоих позиций, твоих принципов. Твоего Что-то, что лежит в твоей основе и делает тебя тобой самой. Этого я и ищу в каждом человеке, с которым я говорю. И только если я это нахожу, то я нахожу интересным и его мнение. В этих поисках мне вовсе не надо слушать длинные и нудные высказывания до их конца.

? Ну вот снова то же самое! Что бы я не говорила ? в итоге я все-равно оказываюсь у тебя без позиций и принципов!

? Я хотел тебе всего лишь сказать, каких людей я признаю, причем не только в дискуссиях, а и вообще.

? Ну да! Как раз тех с принципами и мнениями, к которым я не принадлежу!

? С принципами люди не рождаются. Они рождаются, если им, как и тебе, посчастливится, с необходимым для этого интеллектом, с которым они ищут потом в своей жизни свои принципы, их закладывают и потом черпают оттуда их мнения.

? Очень великодушно с твоей стороны ? дать мне еще какой-то шанс стать человеком!

? У тебя есть еще все шансы и еще много времени для этого. Моя же  цель как твоего отца ? попытаться помочь тебе стать этим человеком и сократить твой путь становления.

? Посредством того, что ты пытаешся сделать меня тебе подобной?

? Посредством того, что я тебя в наших спорах не жалею, а провоцирую к самостоятельному мышлению и к выработке твоих собственных мнений. Потому что твоя тяга к спорам ? которую я рассматриваю как тягу к дискуссиям ? это твоя тяга к самостоятельности, которая есть далеко не у каждого и далеко не каждый её к тому же хочет!

? Я думала, что каждый подросток ищет спора с родителями и становится когда-нибудь самостоятельным. Закон природы, как ты часто говоришь.

? Каждый ребенок ищет быть может спора, но далеко не каждый ищет дискуссии, и каждый ребенок отделяется когда-нибудь от родителей ? это закон природы. Однако, только на этом основании ?отделенец? далеко еще не становится самостоятельным.

? Самому жить ? означает, по-моему, уже быть самостоятельным!

? Зависит от того, что ты понимаешь под словами ?самому жить?. Если ты при этом имеешь ввиду только свои свободы ? в смысле избавления, наконец-то, от родительских запретов ? то ты ошибаешься. Ты очень быстро убедишься, что должна вскоре запрещать себе сама, может быть, даже еще больше.

? Ну и если даже! Все равно что. Главное ? сама!

? Это совсем не все равно! Самостоятельность узнается по тому, можешь ли ты принимать собственные решения. Каждый, кто на это способен, развил и свой собственный метод принятия решений. Простейший и поэтому разумнейший, который чаще всего и используется большинством так называемых разумных людей ? это все с самого начала вычислить, сопоставить все ?за? и ?против? и прийти к одному простому, суммарному ?за? или ?против?. Поэтому этот метод можно назвать ?арифметическим?.

? Вот видишь! Это все же не так сложно. В математике я лучшая в классе!

? Это точно! Вот только одно остается при этом глупым ? ты все эти ?за? и ?против? чаще всего совсем не знаешь, особенно, если дело касается больших, долговременных и поэтому как раз судьбоносных решений, и большинство из них должна высасывать из пальца. Так многие люди и вычисляют с самого начала на нет даже самую хорошую идею, упуская зачастую при этом их, может быть, единственный когда-либо предоставившийся им шанс.

? А какой у тебя метод?

? Мой можно назвать ?методом вбрасывания?, ссылаясь на спортивные игры, в которых игра, со всеми ее никому наперед неизвестными последствиями, начинается с первого вбрасывания или разыгрывания мяча. Психологическая сторона игры состоит в том, что я должен только решить, интересует ли меня игра вообще и начну ли я ее. Ситуации, которыя требуют решений, возникают потом только за счет самой игры. Такие решения, как мгновенные реакции на возникающие игровые ситуации, и определяют результат.

? Я нахожу этот метод несколько примитивным и авантюрным по сравнению с первым.

? При первом методе, как я уже сказал, иногда проигрывается, выражаясь в этих игровых понятиях, сразу, без того, чтобы вообще даже попытаться начать игру. При моем ? ты не вдаешься в детали и поэтому действуешь быстрее и эффективнее.

? Это же так называемые решения из живота, про которые ты сейчас рассказываешь?

? Может быть, если интуиция находится в животе. Потому что, вообще-то, они называются интуитивными. Требуется как раз много интуиции, чтобы игру начать, и хорошая реакция, чтобы ее выиграть. Только интуиция тоже не дар божий. А, кроме того, какое-то подходящее определение не дает само по себе еще никакого объяснения по сути. Интуиция приходит с жизненным опытом. Немного интеллекта также предполагается при этом, как и при многом другом. Интуицию, так же как и быструю реакцию, можно тогда натренировать. Это помогает, однако, только опознать ситуацию, в которой ты должна принимать решение, и по возможности правильно на нее реагировать.

? Тогда я могла бы сэкономить на всех этих подсчётах ?за? и ?против?? ? неожиданно следовала  ходу его рассуждений дочь.

? Ну, может не на всех. У меня, например, всегда имеется один контрапункт в самом начале, который я никогда не перепрыгиваю и никогда не сокращаю ни с какими ?за?. Я оцениваю мое решение вместе со всеми, требующимися от меня вследствие этого решения действиями, короче говоря, вся игра, вообще моим принципам. Если я тут нахожу хоть одно ?против? в этом направлении, то я не сокращаю его даже со многими ?за? и принимаю решение отказаться от игры. И только, если с этим все в порядке, я оцениваю дальше ? имею ли я достаточно мужества для вбрасывания и достаточно силы для проведения игры.

? Я теряю постепенно нить разговора! Мы говорили о самостоятельности, а сейчас говорим все же о каких-то  играх.

? Круг этих, на первый взгляд, различных вещей, о которых мы говорим: самостоятельность, мировоззрение и основы или принципы, ? уже замкнулся. Если ты способна принимать решения, то ты можешь принять быстрое и обоснованное решение. Если ты самостоятельна, то это твое собственное решение, за которое ты отвечаешь. Если ты имеешь принципы и собственное мировоззрение, то твое решение правильно для тебя, и ты можешь его в любое время обосновать, защитить и с уверенностью нести ответственность за его последствия.

? Все понятно! Я не способна принимать решения, поскольку у меня нет ни интуиции, ни всего другого. При этом у меня такое чувство, что я каждый день что-то решаю!

? Ты всегда говоришь, что я все усложняю. Однако, я этого не делаю! Во всяком случае, я не делаю этого с намерением тебе или другим усложнить понимание предмета разговора.

? Но твои рассуждения способствуют этому очень даже сильно!

? Может быть, но я не люблю палить порох на примитивные вещи, на дискуссии ни о чем, на так называемые ?салонные разговоры?. Если уж я что-то анализирую, то я беру для этого лучше всего сразу один из самых сложных случаев, как, например, и сейчас. Мы бы могли говорить о способности человека принимать решения, который решил выбирать между двумя стоящими перед ним и ведущими в одно и то же помещение дверями. Тогда он находится в положении умирающего перед сеном и соломой с голоду буриданова осла, не способного прийти к какому-то однозначному результату. Вместо этого я лучше проломлю головой стену между этими дверьми, чем заниматься такого сорта решениями или о них дискутировать.

? Теперь я понимаю, наконец-то, почему ты это так часто делаешь. И когда же должен человек принимать решение?

? Ну над этим ты не должна ломать себе голову! Тогда, именно, когда он это должен. Если я  не получу никакой навязанной мне извне проблемы, то у меня и самого найдется достаточно фантазии для какой-нибудь сумасшедшей жизненной идеи. Тогда мне снова надо решать, хочу ли и могу ли я эту идею реализовать.

? Что это? Еще одна игра, просто для удовольствия, если перед тобой нет как раз никакой стены между двумя дверями?

? Не-е. Это просто попытка быть на один шаг впереди настигающих тебя каждый день проблем, чтобы повысить свои шансы на успех. Иначе ты потратишь свой потенциал только на решение всевозможных будничных ?ослинно-дверных? проблем.

? Но ты же сам всегда говоришь, что каждый должен решать свои проблемы, а не длительно с ними жить или бегать от них!

? Я этому и не противоречу. Я даже подчеркиваю кроющуюся за этим мысль, что нельзя давать проблемам себя закопать. Если ты ту проблему с дверями тоже еще сделаешь своей проблемой, а многие люди именно так и делают, то будешь очень скоро погребена под такими проблемами!

? И аминь! Тогда мы все уже погребены!

? Не будь такой подковыристой! Если я правильно расставляю свои приоритеты, то я создаю себе такой визир между порогом снизу и перекладиной сверху, сквозь который я вижу и узнаю мои, сваливающиеся на меня ежедневно проблемы. Нижний порог не допускает ко мне всякий ?дверной? проблемный хлам. Верхняя перекладина охраняет меня от всяческих ?высоких? и нерешаемых проблем. Так я могу быстро опознать какую-то проблему как мою, поскольку я не хочу какие-то иллюзорные или искусственные проблемы считать своими, чтобы сохранить время и силы для действительно моих проблем. Мои проблемы ? это как раз те, что подходят в мой визир, ширину которого наверх я определяю по моим способностям и возможностям. Если я лично и в одиночку не в сосотоянии решить какую-то проблему, то её для меня и не существует или, по крайней мере, это не моя проблема.

? Какая же, например?

? Ну, например, проблема разогрева климата или тому подобное. Как мне ни жаль, я не могу помочь человечеству и сгину когда-нибудь вместе с ним. Тем не менее, я не могу ничего с этой проблемой поделать и не могу ее поэтому рассматривать как мою проблему.

? Ну не знаю! С этим ?моя-не-моя? ты представляешь себя, как какой-то козырный прагматик! При этом я тебя знаю как, иногда, почти до глупости наивного идеалиста, чье поведение совершенно далеко от реальных отношений. Ты сжигаешь, например, свои силы и кучу нервов за эту дерьмовую перестройку в твоем интституте, что угнетает и тебя и всех нас дома, где мы должны старательно выслушивать твои горячие речи, не имея ни малейшего представления об их сути! Ты что, хочешь остановить ?разогрев климата? в твоем институте?

? Я же не хочу отвечать за Перестройку во всей этой проклятой стране! Я хочу только в моем институте, где я работаю, что определяет мою жизнь, лежит поэтому значительно выше, чем нижнее ограничение моего визира и, следовательно, является моей проблемой, убедить моих коллег, у которых, собственно, не должно бы быть недостатка в интеллекте, что многое в наших рабочих отношениях неправильно и мешает нашей работе. И я знаю, что я могу этого достичь! Это подходит, следовательно, и под верхнюю перекладину моего визира, иначе бы я этим, естественно, не занимался!

? А как вне института? Ты постоянно пытаешься совершенно наивно помочь почти каждому встречному, который иногда, совершенно очевидно, пытается тебя просто использовать. Почему же ты сейчас пытаешься, вдруг, преподнести мне твой холодный прагматизм?

? Кому-то помочь ? это принять участие в решение его проблем. И таким образом, мое поведение подходит снова к схеме моего прагматичного визира приоритетов. При этом ты должна еще представить себе и боковую ширину визира. Чьи проблемы туда подходят и становятся в результате этого моими. Это, как правило, мои ближние. Теперь ты можешь понять, что означает для какого-то ?защищенного? таким визиром человека, держать голову высоко или ее повесить ? чем он тогда занимается. А также что случается, если он уставится только вперед или, наоборот, с любопытством озирается все же вокруг себя. Впрочем, если я иногда и помогаю чужим, поскольку они с их проблемами попали в мой визир, то это опять же автоматически означает, что я в состоянии им помочь. Это дает и мне тогда необходимую для решения моих собственных проблем силу. Видишь, это снова ничто иное как чистый прагматизм.

? Ты что меня дурачишь?

Отец не дурачил ее. Эта противоречивая смесь реалиста, почти прагматика, с идеалистом, которого он сам не хотел в себе признавать, была все же свойственна Отцу на совершенно логических и последовательных основаниях.

Всю свою жизнь он противостоял конкретным и реальным, граничащим с выживанием проблемам. Сначала, в родительской семье, он должен был сам обеспечивать себе свой скудный хлеб, потом, позже, более-менее достойные условия жизни для себя и для своей семьи, так же, как это делают и дикие звери.

? Да, мой ушлый ушастик! Животная борьба за выживание делает людей прагматиками, поскольку природа сама по себе исключительно прагматична! Единственное творение природы ? это сам себя творящий ?homo sapiens?[1], который как ?homo? вынужден по сей день все еще не менее, чем любой зверь, вести подобную борьбу, позволяет себе в своих устремлениях как ?sapiens? находить все же это прагматичное природное поведение не достойным его самого. Он мечтает о существовании противном законам природы и становится поэтому, при всем, от природы все еще остающемся чувстве реальности, идеалистом! ? заключил он свою дискуссию с дочерью.

Такого типа идеалистом был Отец, который пытался осуществить ? к тому же еще со всей его, в реальных жизненных схватках приобретенной, силой ? свои мечты в его собственном идеальном мире. В его мире и при этой смеси идеалиста с реалистом-прагматиком проблемы человечества могли Отца всячески интересовать, так что идеалист в нем мог об этом философствовать и мечтать дальше об идеальном человеческом мире. Однако прагматик в нем никогда не дозволял роскоши заботиться о проблемах всех, если даже и страждущих детей по всему Белому Свету, в то время, когда свои собственные дети умирают с голоду или даже просто остаются без внимания и заботы. Метод визирного взгляда именно!

Подобное было бы же извращением и для любого просто нормального человеческого рассудка. Отец обладал нормальным, здоровым и очень аналитичным рассудком.

*

Национальный вопрос о свободе передвижения или о мировом шовинизме и его последствиях

Дело с путешествием-бегством попало таким образом в ?визир? Отца, и было решено им с его здоровым рассудком и на его абстрактный манер. Так началась игра, которая привела их вместе с их двумя чемоданами, двумя портфелями типа ?Дипломат? и одной большой сумкой с едой и питьём для всех в дорогу в этот поезд ? вопреки всей неразберихе времени, благодаря всем преимуществам и вопреки всем недостаткам перестройки, которые выявлялись для них почти ежедневно.

Уже при подготовке поездки выяснилось, что все в СССР, что раньше было заскорузло-каменно и заржавело-железно, проявилось в ходе уже четыре года мучающейся Перестройки все более размытым, ненадежным и ломким, а многое в результате ее же таковым стало.

В начале это сказывалось на плане Отца положительно. Он всегда в своей жизни знал, что не имеет права пересекатьь границу Советской империи. Об этом заботилась уже одна его немецкая национальность, которая была навечно занесена в известную в стране пятую графу его внутреннего паспорта.

Через это унаследованное от его отца обстоятельство он ? сразу же при рождении ? был заключен в пятикилометровую зону сибирской части империи. Собственно, не он лично, а его родители вместе со всеми другими семьями немецких колонистов были упрятаны в такие пятикилометровые зоны за Уралом под комендантский надзор.

Это случилось в результате русского ? сначала в царской империи панславистского, потом, уже в сталинской Советской империи, ленинистски-еврейско-коммунистически-сталинистского ? шовинизма в тесном взаимодействии с немецким ? сначала в прусско-кайзерской империи пангерманским, потом позднее в гитлеровском Третьем Рейхе национал-социал-расистски-фашистским ? шовинизмом. Или что-то в этом роде.

Во всяком случае, это дьявольское взаимодействие неизбежно привело, в конечном итоге, сначала к Первой немецко-русской войне Второго Германского Рейха против Российской империи, а потом и ко Второй немецко-русской войне Третьего Германского Рейха против Советской империи или, как некоторые утверждают[2], русско-немецкой войне Советской империи против Третьего Рейха.

Первая Война привела к уготованному еще царем и положенному большевиками и коммунистами концу существование богатых и сильных немецких колоний в России, а Вторая ? к развязанному советским коммунистическим режимом началу уничтожения обедневшего и безобидного остатка немецких колонистов исключительно из-за их национальности, которая делала эту часть советского народа особо подозрительной на предмет их принадлежности, каким-то образом, к вражеской Германии, снова ведущей войну против России.

*

Филология геноцида и политология победителя, или о судьбе Германии и о лингвистической неразберихе в уроках демократии и международного права

Многие человеческие национальности в мире любят определенные понятия, определяющие прямо и открыто некоторые их преступные и грязные деяния, облагораживать посредством перевода их на греческо-латинский. Если бы кто-то захотел таким способом облагородить то, что произошло с немецкими колонистами в Советской империи после вынесенного им Советским политбюро 28-го августа 1941-го года смертного приговора, он был бы вынужден определить это на греческо-латинском как геноцид. Тогда бы кто-то другой, возможно даже интересующийся этим, не должен был бы мучительно искать эту историю в толстых томах истории ? там все равно про это совершенно ничего не написано.

Этот интересующийся мог бы тогда прочитать про это в любом словаре. В немецком словаре ?Вариг?[3], например, можно найти очень скудный и скромный обратный перевод на немецкий:

? Геноцид = V?lkermord[4] [к лат. genus ?Geschlecht[5], Stamm[6]? + caedere ?t?ten?[7]].

И больше ничего. Просто и кратко. Немцы демонстрируют свой Political Correctness[8] и не хотят в этом понятии особо ковыряться, потому что они после их нацистского прошлого вдолбили себе или, скорее, им было вдолбано во время их долгого послевоенного reeducation[9] в демократы со стороны американских победителей, что ?геноцид? является обозначением специфически немецкой, только им свойственной и ими присвоенной национальной, да к тому же еще и наследственной, болезни. Болезни, за которую дети и внуки всех немцев клеймились, третировались и терроризировались со времен войны, все еще клеймятся, третируются и терроризирются сегодня и, как пообещал безо всякой склонности к немецким детям склонный к нелегальным славянским проституткам наркоман и заместитель председателя еврейской общины в Германии, все их последующие поколения будут клеймиться, третироваться и терроризироваться во веки вечные.

Эта краткость, однако, очень запутывает, поскольку позволяет думать, что это как бы другой термин для понятия ?война?, так как в каждой войне воюющие народы убивают друг друга. Поверхностный читатель, если бы он захотел все же узнать из этого словаря больше об этом, мог бы даже прийти, исходя из содержимого квадратных скобок, к какой-нибудь несуразности типа ?убийство наслаждения[10]?, ?племенной сидр? или даже ?половой акт?[11]. Последнее представляется даже не таким уж и сдвинутым, если учесть какое массовое ?движение?[12] скотских вагонов понадобилось советским мясникам, чтобы передвинуть к своим ?бойням? сотни тысяч мужских и женских немецких полов в России.

Так как в хорошем русском такого,  как в немецком, состоящего из одного слова понятия как ?народоубийство? на самом деле нет, то в изданном в 1955-м году ? когда подверженному этому геноциду Отцу-Малышу только-только  исполнилось четыре года ? словаре иностранных слов[13], который совершенно при этом не ссылается на тогдашнюю ситуацию Малыша, можно найти, например, несколько более широкий и не такой скромный ? русско-советские люди же официально никогда такого не совершали и поэтому не нуждаются упражняться в той самой Political Correctness ? обратный перевод, хоть и не прямо на хороший русский, а больше на плохой советский:

? Геноцид [гр. genos ?род?[14]  + лат. caedere ?убивать?[15]] ? уничтожение отдельных групп населения по расовым и национальным (религиозным) мотивам ? тягчайшее преступление против человечества, совершаемое империалимтами. Г. органически связан с фашизмом и с расистскими ?теориями?, пропагандирующими расовую и национальную ненависть ? господство так называемых ?высших? рас и истребление так называемых ?низших? рас..

Довольно запутаны, вообще-то, оба эти обратных перевода. Согласно немецкому, геноцидом нельзя обозвать ни совершенное советскими коммунистами убийство немецких колонистов в России, поскольку если рассматривать этих колонистов как часть немецкого народа, то это и была не определяемая как геноцид война, в которой русский и немецкий народы убивали друг друга без видимых, указывающих на их национальность мотивов; ни совершенное немецкими нацистами убийство европейских евреев, поскольку еврейство ? это не национальность, а религия, и поэтому евреи по определению ? в смысле объединенного общими языком и культурой сообщества людей ? никакой не народ, который можно убивать по никак не определенным в немецком лексиконе мотивам, а некое рассеянное по всему многоязычному и многокультурному миру религиозное сообщество.

По советскому словарю, если так же сляпать только из содержания квадратных скобок что-то типа ?убийство Genos?ов?, можно было бы обозначить, собственно, как геноцид, совершенное Сталиным и его машиной уничтожения убийство собственных ?товарищей по партии?[16], особенно, если рассматривать при этом веру в коммунизм, учитывая содержание круглых скобок в словаре, как некую религию.

При дальнейшем анализе советского определения, убийство немецких колонистов как одной из национальных групп многонационального населения Советской империи можно было бы все же рассматривать как геноцид, однако опять же только в том случае, если бы одновременно было допустимо рассматривать совершавших это убийство советских коммунистов как империалистов, чем они, как исторически известно, никогда не были.

Часть населения еврейской веры в Третьем Германском Рейхе и на оккупированных им территориях как часть всемирной религиозной общины представлена в советском словаре, если даже только и в круглых скобках, все же лучше, чем немецкая часть населения в Советском рейхе и на окупированных им в 1939 году территориях как часть немецкого народа, и ее убийство частью населения христианской веры в том же Третьем Рейхе может быть признано, следуя содержанию этих круглых скобок, и было, в конечном итоге, признано как геноцид.

Таким образом, эта словарная логика в политическом смысле так же запутана, как и в лингвистическом. Так запутана, что мировые политики похоже либо все еще не знают точно, что означает слово ?геноцид?, либо каким-то образом не всегда могут этот геноцид опознать, чтобы его потом признать, или же в каком-то конкретном случае не всегда точно знают, в соответствие с каким словарем они должны действовать.

Американцы после Второй мировой войны действовали, очевидно, в соответствие с советским словарем и признали совершенный в Третьем Германском Рейхе геноцид над евреями, в то время, когда они охотно ? может быть и не очень, однако при дележе и разделе Германии и при вынесении приговоров немцам в Нюрнберге все-таки достаточно ? союзничали и сотрудничали с Советами и при этом должны были очень усердно закрывать глаза, чтобы умудриться проглядеть приступы геноцида у союзного им и преступного Советского рейха.

Дело со всеми этими, на первый взгляд бессмысленными, словарно-политико-лингвистическими упражнениями состоит в следующем: геноцид по праву объявлен сообществом народов в международных законах преступлением против человечности (а не против человечества, как ошибочно утверждается в советском словаре, несмотря на то, что перед этим правильно утверждается, что это преступление только против неких малых национально-религиозных частей человечества), преследуемым по этим законам. Если доказано это преступление, то есть жертва, чей ущерб ей возмещается, и есть преступник, который приговаривается не только к международному презрению, но и к денежному штрафу в размере того самого возмещения ущерба. Тут-то и лежит зарытая собака!

К презрению могут быть приговорены и злые духи ? преступный, но уже больше не существующий режим, например. К денежному штрафу могут быть присуждены, однако же, только либо какая-то реально существующая юридическая личность, либо какой-то реально существующий юридический субъект: какое-то государство, например. Провозгласивший Третий Германский Рейх, управляющий им и совершивший этот геноцид нацистский режим был присужден к презрению и его еще оставшиеся в живых представители в лицах были осуждены, приговорены и казнены. И поделом им! Но вот в связи с этим возникли огромные трудности и полный бардак с оговоренным выше юридическим субъектом-преступником.

После того как последние представители нацистского правительства Германии исполнили свои последние правительственные формальности, касающиеся безоговорочной капитуляции вермахта (а не Германии!), и были потом казнены, Германия была аннулирована четырьмя союзными окуппационными властями как государство и вместе с этим как тот самый юридический субъект! И вовсе не с тем, чтобы спасти Германию от претензий на возмещение ущербов и выплату контрибуций, а с тем, чтобы создать на занятой территории Германии некую развязывающую союзникам руки бесправную, то есть свободную от законов, зону.

Из Большой четверки советская сторона нуждалась меньше всего ? никогда до этого, а после Большой победы уж и вовсе ? оправдывать себя и свой произвол посредством каких-либо юридических трюков. Двум другим сторонам ? англичанам Объединенного королевства и представленным Временным правительством Французской республики французам ? было еще со времени Версальского четвертования Германии в году 1919-м любое так же мало требующее оправданий средство хорошо, чтобы вновь ее четвертовать. Не так борющимся за свободу, справедливость и демократию американцам Соединенных Штатов Америки!

Это была выдающаяся и беспримерная заслуга американских ученых-юристов[17] так интерпретировать и изложить международные законы и статус Германии, чтобы стал немецкий народ на территории Германии бездомным ? без государственного крова над головой ? и бесправным ? без защищающих его и его интересы правовых законов ? и должен был дозволить творить над собой все с ним после войны сотворенное и по сегодняшний день еще творящееся! Да останется пока в стороне то, что большинство из того сотворенного над ним и над его Отечеством случилось, конечно же, для блага того самого немецкого народа, который должен был сначала быть однозначно переучен и демократизирован, прежде чем он заслужит свой собственный, суверенный кров и получит какие-то демократические, защищающие этот суверинитет и его самого права!

Дело в том, что международные законы однозначно запрещают изменять государственное устройство на оккупированной территории какого-либо ведущего войну государства, делить оккупированную территорию на новые административные области, так же как преобразовывать одну часть оккупированной территории в часть другого государства или уменьшать оккупированную территорию в пользу соседей ? короче, все то и еще сверх того, что было по поводу послевоенной судьбы Германии еще в Тегеране решено, в Потсдаме декларировано и в Берлине проведено в жизнь.

Так американские ученые-юристы уже в 1944 году ? сразу после конференции в Тегеране, еще до высадки западных союзников в Нормандии и задолго до далеко еще не одержанной, если даже уже и наметившейся победы над Германией ? получили от своего правительства задание выработать правовые основы для законного обхода международных законов по делу уже решенного послевоенного обхождения с Германией.

Выработанный и принятый еще в 1907 году в Гааге международный закон определяет и регулирует в своих положениях и статус ?военной оккупации?. Бриллиантное решение и изобретение американских ученых калифорнийского университета[18] состояло в том, что официальный статус пораженной Германии ни в коем случае не имеет права соответствовать имеющемуся в международном праве статусу ?военной оккупации?, поскольку Германия после безусловной капитуляции ее вермахта ? уже в этой формулировке ?вермахта? вместо ?Германии? и уже к этому времени Германии было отказано в правовом существовании как побежденная страна ? прекращает существовать как суверенное государство! Это было также с научной основательностью обосновано: нету никакого легитимного правительства ? сиречь некоего продолжающего действовать и признанного окупационными властями (ни в коем случае не народом страны!) правительства ? нету и никакого государства по имени ?Германия?.

Таким образом, после того как Германия с ее нацифицированным немецким народом, наконец, избавилась от банды больших и малых нацистских вождей-преступников, она тут же прекратила существовать как государство и как юридический субъект. Легитимное правительство главного адмирала Дёнитца правда имелось и было даже ? хотя и временно ? признано союзниками посредством принятия подписанной этим правительством безоговорочной капитуляции, но ? после того как оно было ими же упразднено, арестовано и уничтожено ? власти-победители чувствовали себя, естественно, по-человечески обязанными перенять заботу об оставшемся без государства немецком народе и о порядке в больше не существующем государстве.

Так исчез статус, однако ?военная оккупация? законно осталась. Ах да! Тут еще кое-что: эта оккупация предполагает по тому же международному праву все еще продолжающееся состояние войны. Нету этого состояния ? оккупация вообще не имеет права больше быть, занятая территория должна быть отдана назад, оккупационные войска должны быть выведены и военнопленные должны быть отпущены домой.

Нет ничего проще, чем это! Тут политики даже не нуждались просить ученых найти выход и обход. Войны de facto[19] ? после того, как военные силы Германии были выведены из состояния вести ее дальше и капитулировали ? правда больше не было, однако состояние войны с больше несуществующей Германией de jure[20] ? на основании отсутствия у Союзников мирных договоров с оной же ? сохранялось еще долго. Даже уже после окончательного, официально признанного четвертования Германии в году 1948-м оно придерживалось в ФРГ западными союзниками до заключения Парижского договора в июле 1951-го года и Советами до заключения Московского договора в августе 1970-го года[21]!

Это и должен был быть первый урок по искусству демократии и правовой государственности, преподанный немцам единственным демократическим и правовым государством мира. Эта же научно-правовая метода была потом развита преподавателями демократии все дальше и преподается сегодня ? при предпринимаемых ими посредством войн территориальных изменениях или изменениях режимов ? уже по всему миру.

В общем и эти политически-правовые упражнения не имеют так же никакого смысла и не ведут человеческое понимание ни на шаг дальше, или же этот смысл и это человеческое понимание находятся где-то совсем в другом месте, где их могут найти только политики и заказанные ими ученые, но ни один другой, здраво и логически мыслящий человек! Эта констатация сама по себе не смогла бы ни тогда и не может сегодня помочь растерзанной совести немцев ? особенно в той ситуации, когда многие другие в мире почти вовсе не проявляют совести по отношению к немцам, как будто бессовестный нацистский режим  избавил и их всех от всяческой совести.

Основанная в 1948-м году ?суверенная? Федеративная Республика Германия должна была все же терпеть этот так хорошо и обоснованно аннулированный американскими учеными статус оккупации вплоть до мая 1955-го года de jure и до вывода союзных войск в 1994-м году de facto. С вытребованным со стороны западных союзников у почти зашантажированных ими министров-президентов западных земель образованием ФРГ была, правда, потеряна ГДР для Германии, зато противоречие бриллиантового решения ученых-юристов ? выгодная действительность несуществующего немецкого государства делала невыгодно недействительными возможные претензии существующих жертв геноцида ? было, наконец, снова бриллиантно решено! Совершенно необходимый для этих претензий правовой наследник Третьего Германского Рейха, которому было, наконец, дозволенно единолично платить все твердо определенные военные долги и никак неопределенные, но обязанные быть по каждому требованию незамедлительно выплаченными денежные компенсации жертвам геноцида, был, наконец, сотворен.

Этот урок права с его научно-политическими изобретениями поняли лучше всего Советы, для которых он, собственно, вовсе и не предназначался. Вследствие этого пленные немцы должны были ? в нарушение всех до этого действующих и отныне отмененных американцами международных прав и законов войны ? еще десять лет после окончания войны принудительно участвовать в построении коммунизма в СССР, в то время как немецкие колонисты России ? уже пятнадцать лет после их осуждения как шпионов и диверсантов нацистской Германии ? гробились в их концентрационных лагерях и зонах ссылки.

Только после переговоров меду немецкими и советскими политическими коллегами осенью 1955-го года в Москве[22] и только благодаря исторически известной, проявленной на прощальном банкете способности канцлера Аденауэра и его свиты ?пьянствовать?, немецкие военнопленные получили право возвращения на их Родину. Заодно и семьи немецких колонистов ? все еще подверженные репрессиям и геноциду ? были приравнены в правах к военнопленным возвращенцам.

Последнее обстоятельство было, однако, признано лишь со стороны Федеративной Республики Германия. Пятикилометровая зона и обязанность еженедельно отмечаться в комендатуре были, правда, отменены Советской стороной, но заключение в зауральской зоне продолжало действовать дальше. Так что немногим выжившим членам этих семей немецких колонистов ? вопреки выторгованному на ?исторической пьянке? соглашению и в отличие от также немногих выживших военнопленных немцев ? еще и в течение последующих десяти лет, а после начала войны уже двадцати пяти лет, было запрещено возвращаться не только в Германию, чтобы хотя бы посредством целования руки поблагодарить канцлера Аденауэра за выторгованные для них послабления, но и в места их бывшего проживания ? в их бывшие колонии на Волге и на Юге Украины.

Но даже после этих лет и вплоть до Перестройки было это, во многих последующих политических договорах также давно официально закрепленное право немцев в СССР на их возвращение на германскую Родину сделано самим процессом оформления разрешения на выезд настолько тяжело реализуемым, что даже сама попытка воспользоваться этим правом превращалась для нескольких тысяч особо упрямых сорвиголов в многолетнюю авантюру и пытку.

Тем не менее, зона заключения четырнадцатилетнего Малыша-Отца расширилась, в конце концов, с пяти километров до бесконечности Советской империи. Но дальше, на границах этой бесконечности, был все же конец.

*

Прочие ?обстоятельства? из Федеративной Республики Германия или о значении анкет

Дополнительно запрещению на выезд Отца способствовало еще одно ?обстоятельство?, которое усложняло и его последующую профессиональную жизнь ? существование тети во враждебно-капиталистической Федеративной Республике Германия. Он должен был всегда заносить ее во всевозможные опросники и анкеты после вопроса ?Родственники за границей??.

Русское название ?анкета? для этих опросников происходит, по-видимому, от немецкого слова ?anketten?[23], которое так отчетливо определяет их целевое назначение, однако же только с точки зрения немецкого языка, в котором все сильнее ассимилирующие в их концентрационных лагерях и в их сибирских зонах ссылки немцы-колонисты становились все менее сильны.

Неизвестная тетя была старшей сестрой его Отца, который нашел ее через Международный Красный Крест примерно в 1959-м году, когда Советский и Германский Красные Кресты, наконец, согласились работать совместно. Это произошло вследствие той же самой встречи в Москве осенью 1955-го, которая исходно должна была служить всего лишь установлению дипломатических отношений между Советским Союзом и ФРГ. В связи с этим стало, наконец, возможно искать пропавших до войны, во время неё и после неё родственников, и некоторых немногих оставшихся в живых из них даже найти.

С тех пор Отец и Тетя обменивались письмами ? примерно раз в год. С тех же пор, однако, все сыновья должны были по совету Отца заносить Тетю во все анкеты-опросники, которые время от времени, то тут, то там им приходилось заполнять. Совет состоял в том, что не имеет никакого смысла утаивать это обстоятельство. Отец считал, что КГБ все-равно все знает и такое утаивание делает человека только подозрительным для КГБ и поэтому только усугубляет дело.

Было бы тяжело так с ходу сказать, имели ли эти занесения в анкеты прямые последствия. Один из старших братьев, например, в конце вузовского образования обратил на себя ? из-за своих хороших учебных успехов ? внимание военных. Ему предложили служить в армии в офицерском чине в качестве инженера-строителя в сапёрных войсках.

Это предложение было, как всегда, обсуждено дома с Отцом. После долгих прикидок туда-сюда Отец пришел к тому, что принять это предложение стоит. Все же в армии человек на полном обеспечении, а сверх того, еще и довольно приличный по среднесоветским отношениям оклад.

Решение было принято. Сын оформил заявление на предложенную ему военную службу. При этом он должен был заполнить одну из таких анкет и подвергнуться медицинскому обследованию. По прошествие многих месяцев, в течение которых он защитил свой диплом, пришло откуда-то сверху из Москвы решение, что заявитель к военной службе по состоянию здоровья не пригоден.

Что касалось проблем здоровья в Семье, про то поговаривал Отец всегда с оттенком горького сарказма, имея ввиду тот естественный отбор, который, учитывая историю немецких колонистов в России, можно назвать скорее неестественным:

? Ну да, самые слабые из нас вымерли уже давно ? еще в начальные, тяжелые годы колонизации южно-российских степей. Те, которые имели еще какие-то даже самые малые слабости, поумирали после революции: во время Гражданской войны, коллективизации и последующих голодовок,  вследствие сталинского террора, депортации, убийственной работы в Трудармии, а также во время Второй мировой войны. Половина переживших все это даже не знает, наверное, где у них находится сердце, печень, легкие, или что бы то ни было там внутри еще. Теперь они могут преждевременно умереть разве что от удара ломом по голове..

При этом Отец имел ввиду не только свою семью, а все семьи немецких колонистов в России и не без оснований. В его семье это подтверждалось в любом случае. Отклоненный по причине здоровья заявитель обладал мощной в 185 см высоты и 85 кг веса фигурой. Он был рожден в феврале 1944-го в Третьем Германском Рейхе, когда конные обозы с немецкими беженцами из бывших немецких колоний Южной России были на пути в их материнскую землю Германию. Когда ему было всего шесть месяцев, Отца призвали на службу солдатом в войска СС с заданием выиграть давно проигранную войну и спасти Германию.

Он увидел Отца вновь только через три с половиной года. На этот раз в одном из сибирских спецпоселений, куда Красная Армия между делом угнала и заперла Мать вместе с ним и еще двумя старшими детьми среди других немецких семей, состоящих также лишь из набожных женщин, детей и некоторых стариков.

В Сибири он, незаметно для других, переболел из-за недостатка витаминов рахитом, из-за которого приостановился на некоторые годы в росте, потом в девятнадцать лет нагнал это отставание, но с тех пор у него остались довольно кривые ноги. Один раз он и его старший брат заболели трахомой ? глазной инфекцией, но и она в конечном итоге прошла бесследно, и свои первые очки для чтения он одел только после своего пятидесятилетнего юбилея. Как бы там ни было, результаты его обследования медицинской комиссией были оценены КГБ после ?тяжелой?, многомесячной работы в Москве отрицательно.

Нечто подобное произошло также с его младшим, следующим по возрасту братом. Тот хотел ? по уже обоснованным Отцом и изложенным выше причинам ? пойти учиться в одно из высших военных училищ и после окончания средней школы направил туда свое заявление о приеме со всеми требующимися для предстоящих приемных экзаменов документами. Он также должен был заполнить анкету и был также подвержен медицинскому обследованию врачебной комиссией, которая при этом только дивилась его здоровью.

После той же самой процедуры в Москве он был также признан ?непригодным по состоянию здоровья? к военной службе. Это не помешало, однако, ни в коем случае его призыву через два года на обязательную действительную службу в танковых войсках Советской армии, которая отодвинула на дальнейшие годы его теперь все же гражданское, смененное на историческое, высшее образование.

Самый младший из сыновей ? Малыш, который родился в этом сибирском поселении через шесть лет после конца войны или, считая иначе, перед самым окончанием состояния войны между Западными союзниками и Западной Германией, не хотел больше иметь, вопреки всем обоснованным Отцом и описанным выше соблазнам, ничего общего с военными. Тем более, что он также имел кривые ноги и, сверх того, потерял свой правый глаз в ?военных столкновениях? с русскими соседскими детьми, когда он еще был одиннадцатилетним.

Эти ?глазовышибательные? столкновения между немецкими и русскими детьми его спецпоселения происходили, главным образом, после показа одного из так любимых в Советском Союзе фильмов о войне. Эти военные фильмы о плохих немцах и хороших русских демонстрировались населяющим этот поселок немецким и русским зрителям почти ежедневно в деревенском кинобараке. В этих фильмах немцы стандартно представлялись всегда тупыми, трусливыми и несколько извращенными. Русские, в отличие от них, были всегда очень хитроумными, мужественными и героическими.

Эта пропаганда была настолько примитивна, что даже у многих русских возникал и по сей день еще возникает вопрос:

? Кто же был все-таки самый тупой, если эти тупые и трусливые немцы не только нас так ошеломили своим блицмаршем до самой Волги, но и многих других поставили в крайне стесненное положение раком? Тех других, которые в своем пропагандистском киноискусстве о войне и сегодня еще развились не намного дальше нашего вчерашнего кино!

Не находя ответа на этот вопрос в кинобараке, искали его скорее даже русские, а не немецкие дети в таких происходивших после демонстрации фильма столкновениях.

Малыш хотел изучать физику и получил также необходимую для этого медицинскую справку у хорошо его знавшего деревенского фельдшера, не подвергая себя уничижительным оценкам московской комиссии. Связанные с Тетей в Германии проблемы ему довелось почувствовать уже позднее, когда он после окончания учебы должен был начать работать молодым научным сотрудником в исследовательском институте. Только тогда всплыла эта зловредная анкета.

Оценочно-контрольные конторы власти не совсем поняли в конце шестидесятых годов ? после хрущевской оттепели и индиферентного начала брежневской эпохи ? как это вообще могло прийти у Малыша к окончанию университета, и что они теперь должны с ним делать.

В конечном итоге, ему выдали самый низший из возможных допусков к работе. С ним он мог проходить через пропускную вахту института и вступать в свою лабораторию. Это было однако же и все. Он не имел права работать ни в какой из помеченных особым грифом секретности научных тем и ни в каком из оборонных, исключительно хорошо финансируемых всевозможными, в том числе и ?гражданскими? министерствами, проектах, а также прикасаться к каким-либо из помеченных подобным же грифом документов или печатных изданий.

При существующем в этой стране правовом положении ? где доморощенному руководителю проекта было достаточно только заявить свою с обороной даже ничего общего не имеющую тему в известном 1-ом отделе института как секретную, чтобы тут же получить это утвержденным и помеченным грифом секретности ? оставалось, право же, совсем немного ?не меченых? научных тем и проектов.

Заграничные поездки, даже в братские страны Восточного блока, были немыслимы для него как в деловом, так и в частном порядке. Однако его это ? после разрешения 1956-го года пересекать пятикилометровую границу своего спецпоселения ? собственно, мало заботило ? тюремная империя была все же достаточно широкой и долгой.

*

?Хозяйственное чудо? или о том, почём  штаны и связь с капиталистическим отечеством

Эти из-за национальности и без того уже имеющиеся, а существованием Тети в ФРГ еще более усугубленные неприятности, ею же однако смягчались и компенсировались. Время от времени ? примерно один раз в несколько лет ? она присылала Семье из своей страны уже свершившегося к тому времени ?хозяйственного чуда? редкие и для советско-сибирских деревенских отношений вот уж действительно экзотические, хотя немного и странные, посылки и бандероли.

В этих бандеролях была один раз одна умилительная ?Nescaf??-баночка, которая потом многие годы, неоткрытая, украшала стеклянный буфет Семьи, поскольку она выглядела так сказочно, что все остальное в скромной, небольшой квартире по сравнению с ней просто поблекло. Некоторые плитки шоколада, которые выглядели не менее сказочно, были все же ? если и не сразу на месте, а лишь с течением времени ? неудержимо ?слакомлены? семиголовой семьей.

Остаток бандеролей состоял из некоторых частей одежды, которые были необъяснимым образом на пару размеров больше, чем размер самого большого в Семье ? Отца с его все еще сохраняющейся фигурой солдата СС. Ему не помогал ? в смысле ширины штанов ? даже тот факт, что он между делом уже поимел возрастное брюшко. Так что большинство этих вещей должно были также украшать жилище Семьи как экзотические редкости.

Одни штаны такого размера достались однажды от Отца Малышу, когда он еще изучал физику в универе. Он должен был отдать штаны в ателье, чтобы перешить их для себя. Когда заказ, на который он вынужден был пожертвовать треть своей стипендии, был выполнен, штаны оказались отныне по меньшей мере на два размера меньше размера даже его худощавой фигуры! Может быть материал был слишком соблазнительно хорош и из него скроили двое штанов, чтобы извлечь хорошую выручку ? это осталоссь и по сегодня недоказанным, чтобы такое утверждать, но все же из истории со штанами ничего, кроме потерь, не вышло.

Эта трагикомичная история штанов подчеркивает лишь, что Семья из-за связи с чуждо-капиталистической материнской немецкой землей должна была пережить все же больше страстей, чем радостей.

*

Преимущества Перестройки или о том, как для воссоединения семей сбежать к тете

Но благоприятность времени все же пришла. После того как Малышу ? теперь уже самому Отцу ? через четыре года Перестройки было дозволено испросить у Тети и получить от нее приглашение в гости, он пошел в ОВИР ? отдел виз и разрешений при Советской милиции ? и спросил там очень вежливо и осторожно:

? Простите мне, пожалуйста, один абстрактный вопрос?

 ? Да, пожалуйста.

? Разрешено ли человеку выехать со своей семьей навсегда в Федеративную Республику Германия к его тете?

Ответ был непривычно дружественным, но для Отца вовсе неудовлетворительным:

? Нет! Человеку разрешено выезжать только к родственникам первой степени, таким как родители, братья и сестры, которыми тети не числятся.

? А разрешено ли человеку, по меньшей мере, поехать посетить эту тетю? ? был следующий, в смысле его тайных планов бегства очень хитрый вопрос Отца. Этот план однако же он только что выдал ? в смысле первого, поставленного им открытым текстом, вопроса ? тесно работающему с КГБ ОВИРу.

? О-о! Это Вам разрешено теперь в любом случае! ? реагировала теперь уже открытым текстом эта для ОВИР?овских отношений типично хитрая, но для тех же отношений несколько нетипично слишком милая дама, которая, казалось, была при этом ответе, наконец-то, очень горда собой и своей конторой.

? Вместе с моей женой и моими дочерьми тоже? ? продолжал при этом также раскрываться всё дальше и Отец.

? Почему бы и нет? ? был лаконичный и оптимистичный ответ милой дамы.

В связи с этим ответом и благодаря Перестройке, ничего больше не лежало на пути Отца с его замыслом сбежать в Германию. Ему разрешено было не только заказать у милой ОВИР?овской дамы заграничные паспорта для себя и Матери, а также разрешение на выезд, но даже их в довольно короткое время и получить.

Дочери, однако, были внесены при этом раздельно в заграничные паспорта родителей: меньшая к Отцу, большая к Матери.

? Это они специально так сделали, ? утверждала долгл еще после этого Мать ? чтобы нам тяжело было разделиться с тем, чтобы только часть Семьи вернулась назад.

Была ли она права, остается опять же недоказанным и неузнанным по сегодня, поскольку единство Семьи никогда ? при всех решениях и в любых позднейших ситуациях ? не ставилось родителями под вопрос. Отцу всегда удавалось найти альтернативное этому решение и не допустить при этом подвергать себя давлению и шантажу с чьей бы то ни было стороны.

После этого успеха в ОВИРе Отец заказал места для четырех персон в поезде ?Москва-Аахен? до Дуйсбурга и послал Тете телеграмму о времени прибытия этого поезда. Теперь надо было ехать в Москву, чтобы испросить въездную визу в посольстве ФРГ и добыть валюту ФРГ в единственном в стране уполномоченном к тому Центральном Госбанке СССР.

*

?Очередное? искусство или о том, почём деньги и как бросить курить

Испросить визу и достать валюту ? было легче сказать, чем сделать. Немецкое посольство было окружено необозримой людской очередью. Но люди ? слава Богу! ? вырастали и срастались в своей жизни с этими очередями на каждом углу и знали, как с ними обходиться.

В очереди были образованы группы самопомощи, которые составили списки нуждающихся в визах очередников. Каждый получил свой текущий и только на один день действительный номер в списке. Каждое утро, прежде чем открывалось посольство, вызывался поименно каждый из списка и ? после подтверждения своего присутствия ? получал новый номер на этот новый день. Этот номер был на число прошедших вчера очередников меньше вчерашнего. Если на троекратный вызов никто не откликался, то его номер и с этим его место в очереди считались больше не действительными, что еще раз уменьшало вновь полученные оставшимися номера.

Таким образом, можно было сразу в первый же день примерно прикинуть, сколько дней вообще должно все это длиться, пока не наступит твоя очередь. Также каждый день те из группы самопомощи, которые уже прошли, замещались стоящими в конце списка вновь пришедшими, так что эта процедура ? точно так же, как и сама очередь ? никогда не могла прийти к концу.

Эта система была очень выгодна, поскольку предоставляла всем возможность на пару часов отлучиться и дать занести себя в другой очередной список. В тот же день Отец встал на тот же манер в не менее длинную очередь к этому единственному на всю страну Госбанку в центре Москвы, который продавал за рубли иностранную валюту. Произведенный тут же по номерам в очередях и очередных скоростях подсчет выдал для Отца примерно одну неделю в каждой очереди, но, к счастью, эти недели в двух параллельных очередях не надо было суммировать.

Мяч был вброшен. Теперь это все принадлежало к игре, которая служила осуществлению идеи Отца. Ожидающие его семью ?потусторонние? проблемы были еще совершенно далеки, незнакомы и ? ввиду кажущейся непреодолимости местных проблем ? не самого высшего приоритета. Тот, кому удастся преодолеть эти домашние барьеры, может уже быть оптимистичным и больше не сдаваться.

Дело с валютой означало в конечном итоге обменять кучу рублей в соответствии с выдуманным государством обменным курсом на разрешенное, но строго ограниченное количество немецких марок ФРГ.

Тут-то и дала-таки себя знать одна из многих отрицательных для Отца сторон Перестройки, которая его сейчас непосредственно коснулась. Советский рубль, который имел во все времена железобетонный обменный курс для иностранной валюты, если даже этот курс действовал только в пределах Восточного блока, был, вдруг, официально уценен более чем в десять раз! Отныне надо было за одну марку ФРГ выкладывать целых четыре советских рубля, вместо прежних тридцати копеек.

Это событие застало Отца врасплох, когда он уже два дня был записан в очередной список к Госбанку, и означало, что он вовсе даже не имеет при себе достаточно денег, чтобы купить всю разрешенную в немецких марках ФРГ сумму.

Как это часто при таких глобальных намерениях бывает, представилось, вдруг, и Отцу очень важным добыть именно эту максимально разрешенную сумму немецких марок ФРГ и взять ее с собой в Германию. С этим для него были связаны известные Свобода и Независимость при их первых шагах в Германии. Как скромна была эта сумма для Независимости и Свободы в Германии, он в своей наивности и при тогдашней неизвестности не мог себе, к счастью, еще представить и понял это только позже, когда купил свою превую пачку сигарет в Германии.

Добытой как гарант Свободы и Независимости суммы хватило бы как раз на двести пачек сигарет, которые опять же стоили бы дома всего сто рублей. Если так смотреть, то он должен бы был получить от Госбанка за один свой рубль аж 10 немецких марок ФРГ и конечную сумму в 4000 немецких марок!   С другой стороны, тогда бы стоили его выложенные за валюту 4000 рублей всего лишь сто рублей. От таких пересчетов Отец тогда почти совсем ошалел, забыл навсегда рубль и бросил ? к сожалению не навсегда ? курить.

*

Наивность как основа дерзновенности или о том, как найти правильный путь в дурдоме

Такого сорта наивности обязаны мы, однако, очень многим. Это действовало особенно при пропагандируемом Отцом ?методе вбрасывания? для принятия решений:

? Наивность окрыляет нас и выводит из ситуаций, в которых тяжелый прагматизм и голый реализм нас только пригвождает и парализует! ? оправдывался он, если обвинялся, прежде всего, со стороны своих дочерей в наивности.

Кроме того, для Отца всегда действовал принцип:

? Выбранный путь только тогда ведет с уверенностью к намеченной цели, если на этом пути необходимо постоянно заниматься принятием решений и решением проблем. Смазанный путь без трения и препятствий может вести только в ловушку или прямо в Ад!

Или, короче выражаясь:

? Чем каменистее путь, тем он правильнее!

У Отца этот принцип вел, главным образом, к единственному: он конфронтировал постоянно, не смотря на его визирный подход к окружающему, со всяческими проблемами. Справедливости ради надо сказать, что он не искал специально этих проблем ? они уж сами находили его с такими принципами на его каменистых путях.

При этом он никогда не знал наперед ?правильного? пути, как это показывали и его высказываемые Матери сомнения в вопросах ?правильного? воспитания детей, поскольку все снова и снова сводилось к самому определению ?правильности? как таковой. Для Отца было правильным все то, что сохраняло его душевное равновесие и его мир с самим собой. Это были вещи, которые соответствовали его этике и принципам. Они определяли его поведение и его каменистые пути. Путь ? или скорее способ идти этот путь ? был для Отца целью! Цель сама по себе могла оставаться для него и второстепенной.

На этих путях он ? со своим очень абстрактным определением правильности ? был снова довольно-таки одинок, поскольку этика и принципы были уже давно отменены в коммунистическом обществе и оставались лишь как мелкий разменный товар. В конце концов он пришел к убеждению, что общественно-совместного ?правильного? пути в ?Советском дурдоме? ? его горькое обозначение своего советского ?дома? ? вообще не дано.

Это открытие не изменило однако его поведения:

? С принципом выбирать каменистые и несмазанные пути и этими путями идти я пытаюсь сохранить свою манеру еще более-менее праведно жить в этом дурдоме! ? отвечал с высокомерием Отец в тех случаях, когда кто-то пытался его за такое поведение критиковать или даже высмеять.

Так и сейчас стояло перед Отцом твердо: эти четыре тысячи рублей во имя Свободы и Независимости тут же на месте наскрести. К счастью, был у него в Москве старый друг и коллега, о котором стоит рассказать подробнее, поскольку он сыграл также важную роль в истории выезда Семьи в Германию.

*

Избранные народы, города и люди или о Москве и москвичах

Друг звался Валерой, был примерно на десять лет старше Отца, жил в Москве и работал в одном из центральных научно-исследовательских институтов в той же самой области науки, что и Отец. Когда Отец был еще в аспирантуре и ?пахал? над своей диссертацией, он решил ехать в Москву к этому Валере.

Валера еще не был тогда его другом, а всего лишь его коллегой. Отец хотел подискутировать с ним о своей диссертационной работе. Ехать в Москву представлять перед защитой свою диссертацию, входило в правила игры ? без Москвы не обходилось же совершенно ничего в этой стране.

Москвичи были к этому привычны и этим избалованы. Вследствие этого развилось в них еще с исторических времен такое чувство превосходства, какое развилось у древних римлян в их историческое время в их бесконечной империи по отношению к другим, обозначенным ими как ?варвары? народам вне их империи и из-за которого их империя в конечном итоге и исчезла с лица Земли. В последующих послеримских империях это чувство развилось почему-то у самих германских ?варваров? по отношению к другим сортам ?варваров? как вне, так даже и внутри их империй. Это ? несмотря на кроющееся за ним довольство самими собой и своими качествами ? неумное качество является однако же естественным для всех избранных или объявивших себя избранными народов, более мелких человеческих групп или даже отдельных личностей.

Из Москвы приходили деньги для науки на периферии, распределенные московскими исследовательскими институтами и их сотрудниками главным образом в больших, но также и в не очень больших чинах. Заказы на исследования направлялись через научно-хозяйственные договоры дальше в периферийные институты и оплачивались через московские институты государственными деньгами.

Оформленные в отчеты результаты исследований шли назад в Москву. Там они оформлялись одним или несколькими заказчиками-москвичами в больших или малых чинах в их диссертации. За это можно было считаться с хорошим отзывом из Москвы для собственной, периферийной диссертации. Этот отзыв очень даже нравился Высшей Аттестационной Комиссии ? опять же в Москве ? и способствовал признанию искомой научной степени после защиты у себя дома на периферии, равно как и выдаче соответствующего диплома этой центральной комиссией в Москве.

Валера приехал когда-то в Москву из сибирской деревни, из самых простых слоев, воспитанный овдовевшей матерью ? его отец погиб в войне на советской стороне. Он учился, женился на москвичке, имел с ней двух дочерей, работал и защитился со временем ? то есть все, как и положено было быть.

Его жена как истиная урожденная москвичка любила поговаривать:

? Мы бы жили еще лучше и зажиточнее в Москве, если бы не было этих колхозников из окрестных деревень и областей с их закупками в запас. Они ежедневно прибывают тысячами в Москву и опустошают мясные отделы наших магазинов!

Эти ? тогда всем известные ? ?колбасные поезда? из Москвы служили небольшому выравниванию неравного распределения в Советской распределительной системе. Эта распределительная система была в этом месте особенно несправедлива и, казалось, переложила заботу о ? хоть в некоторой мере ? более справедливом распределении на ?колбасные поезда?.

Вся империя опустошалась из Москвы и должна была платить Москве дань. Все продукты распределялись из Москвы и большинство при этом оставалось в Москве, Киеве, Харькове и Ленинграде, которые были объявлены коммунистическими городами. Они должны были демонстрировать иностранцам советскую зажиточность, в то время как остальные ? от иностранных гостей отгорожены ? могли вымирать с голоду, предоставленные самим себе.

Супруга Валеры в ее московской надменности была, очевидно, убеждена, что ее разграбляемое колхозниками мясо растет на деревьях московских задворок и, соответственно, только москвичи имеют право на его потреблять. За двадцать лет под одной крышей с этой женщиной эта надменность не миновала полностью и Валеру.

Все же в одном он был другой. Он исследовал для своих публикаций и для своей диссертации сам ? впрочем, он и не был в каких-то больших или малых чинах ? исследовал много и успешно. Его публикации были известны и его мнение ценилось среди коллег.

К нему-то и решил ехать тогда Отец, чтобы представить свою диссертацию; подискутировать о еще не решенных в работе проблемах, к решению которых Отец имел вдохновляющие ? по его мнению ? идеи, которые должны были, безусловно, пробудить интерес Валеры и вдохновить его на совместную работу с Отцом, тем более, что решение некоторых проблем было завязано на имеющееся у Валеры в Москве экспериментальное оборудование.

Это было снова одно из типично отцовских наивных представлений, при которых он ничего не хотел знать о чужом, определяющем реальность опыте. В этой доказанной опытом реальности считалось все же нормальным представлять работу в Москве. Дискутировать было уже менее нормальным, но работать с москвичами совместно над собственными проблемами и идеями считалось просто немыслимым.

Однако Отец своевольно и своелогично считал, что наука по своей природе демократична, и все ее служители равны, что как раз здесь нет ?моих? или ?твоих? проблем, и каждая дискуссия среди равных о решаемых в совместной работе проблемах ? при условии, конечно, что одна основопологающая идея вдохновляет и мотивирует участников к совместной работе ? служит лишь объективности научных результатов и, таким образом, продвижению вперед науки, а не одного отдельного ученого.

Так что для него было правдой только то, что было логичным. И это в ?дурдоме?, функционеры которого боялись любой логики и объективности, как Черт ладана.

*

Роль пива в жизни общества или о друге Валере и о романтике трудностей

Отец поехал туда. Стояла поздняя весна. В Москве все цвело. Почти каждый день в течение целого месяца он штурмовал и осаждал эту крепость надменности посредством того, что он снова и снова отмечался, согласовывал время встреч, шел в институт и проводил там дни без того, чтобы добиться хоть малейшего согласия на совместную работу.

Одним между тем жарким летним днем они оба сидели в институте: Отец ? с твердой решимостью сидеть здесь до последнего и Валера ? с отчаянным лицом осужденного, который только что осознал, что помилование невозможно. Все другие сотрудники уже давно поуходили.

? Ты  любишь пиво? ? спросил, внезапно, на ?ты?, Валера ? Мы бы могли пойти в какую-нибудь пивную и там все обговорить. У меня жажда! ? почти простонал он под конец.

? Боже мой! ? подумал Отец ? Наконец-то я добился своего. На этой надежной почве, когда два мужика общаются за питьем пива, мы можем быть только на равных между собой и забыть все примитивные предубеждения и заблуждения! ? и ответил:

? Естественно, я люблю пиво и меня тоже мучает проклятая жажда! Только я не знаю тут, вблизи, никаких пивных. Если Вы переймете роль вожака, то мы можем тут же и отправиться! ? он посчитал уместным оставаться для начала субординационно на ?Вы?.

Сказано ? сделано! Через пять минут они были снаружи и маршировали по старым узким улочкам, преследуя их отныне общую и так внезапно объединившую их цель. Маски были сняты! Вместе шли два нормальных мужика с их различным и потому друг другу так интерсным жизненным опытом, о котором они тут же и начали говорить.

Не было больше коллег ? одного младшего и одного старшего, которые стояли на субординационном расстоянии друг от друга в их титулах и позициях и терзали друг друга той научной дребеденью, которой они и без того были пресыщены в буднях уже только из-за одной их профессии. Фальшивые копья, которыми они прямо-таки бились друг с другом, были отброшены! Пивные кружки и мужской разговор стали оружием успеха, которое привело к взаимопониманию и, в конечном итоге, к дружбе.

За парой углов они узрели свою ?фата моргана?[24] ? желанную и, как показалось Отцу, хорошо знакомую Валере пивную. Они пили на теплом, вечернем воздухе, в лучах постепенно заходящего солнца холодное, освежающее пиво и жевали к нему вяленую рыбу, которую надо было перед этим грязно и мучительно потрошить и чистить. Уже давно были выяснены персональные вопросы типа ?Кто есть кто?? и разговор лился непринужденно, как пиво, о том и сем, что кому как раз придет в голову.

Валера доложил к теме ?Рыба?, что он со своими корешами ездит, иногда, в отпуск в Астрахань и там, внизу, на Волге рыбачит

? Эту вот ? ты можешь забыть! ? заметил Валера, имея ввиду их рыбу, которую они прихватили по пути сюда в лавке и теперь потребляли к пиву ? То, что мы там ловим и едим ? вот это рыба!

? Я, правда, не рыбак, ? заметил Отец ? но что я на Севере Сибири за рыбу едал, пойманную и приготовленную местными рыбаками, вот ту бы ты попробовал хоть разок!

Между делом пали последние барьеры и они с обоюдной душевностью ?тыкали? друг другу.

? Чего это ты потерял на Севере Сибири? ? неожиданно заинтересовался Валера.

? Ах, да так. Я езжу туда с моей бригадой каждое лето еще со студенчества, чтобы подзаработать денег, которые мне необходимы зимой, чтобы иметь возможность дальше заниматься наукой. Мою научную деятельность я расцениваю в связи с этим как мое хобби. Ты же знаешь, что с наших окладов в нашей отрасли не зажируешь.

? Это всяко! ? охотно согласился Валера.

? Мы строим там ? в течение отпуска до двух месяцев и иногда при шестнадцатичасовом рабочем дне без выходных ? все, что там только есть строить, снимаем деньги и ? домой!

? Я бы с тобой тоже разок охотно поехал! ? внезапно заявил Валера.

? Если б ты хоть представлял себе, о чем ты говоришь... ? подумал скептически Отец, критически оглядывая Валерину маленькую и худощавую фигуру.

Эти так называемые ?калымы? на Севере были для Отца святым и не для каждого подходящим делом. Там, по его мнению, была настоящая жизнь! Там была необходима не только мускульная сила, а ? и даже прежде всего ? высшая степень выносливости. Там они попадали в условия, которые никакой нормальный человек, не говоря уж о таком ученом из Москвы, не может себе даже представить.

? Это ж должно быть романтично! ? забуривался между тем Валера все дальше в свою идею.

? Ну да-а-а. Романтика, вообще-то, не наша цель при этом. Но если ты говоришь, то так тому и быть: на все спаляющем солнце короткого северного лета, днем, а иногда и ночью ? в белые ночи забываешь время ? пожираемый всевозможными видами паутов, комаров, мух и мошки выполнять и выдерживать тяжелейшую работу без всяких особенных механизмов и техники, включая технику безопасности ? это где-то романтично.

? Ну ты вообще! Еще и белые ночи к тому же! И все это среди корешей... ? не дал себя запугать Валера намалеванными Отцом рабочими ужасами и его иронией.

? Да уж, среди корешей должно быть все отлажено. У нас в бригаде каждый отвечает как сам за себя в своей работе, так и друг за друга в целом. Вся тянут за одну веревку. Если кто-то ленится или сдается, то другие должны работать за него. Все предприятие с заключительным успехом не может быть поставлено даже под вопрос, поскольку правильная и полная деньга со всеми премиями гарантирована только предусмотренной в аккордном договоре сдачей строительного объекта ?под ключ?.

? Это же почти так же, как у альпинистов, которые воспевают себя в их песнях как образец надежности и мужской дружбы и тем самым вызывают зависть к себе у других.

? Не был в горах ни разу, ? сухо заметил на это Отец. ? Никогда также не имел для этого денег и нахожу это тупостью ? искать трудностей и перегрузок, за которые потом еще приходится и самому платить. От посвященных, однако, слыхал, что некоторые веревки уже обрезались этими певунами, когда и впрямь доходило до дела. Среди моих мужиков на Севере такого не случалось еще ни разу, хотя они себя никогда и не воспевают. Там мужики проверяются на их порядочность и товарищество за кратчайшее время и без всяких психоаналитических затрат. Там и нет ни малейшей возможности что-то скрыть ? ни в совместном житье в короткие рабочие перерывы, которые ограничиваются только жратвой и спаньем, и уж совсем нет во время этой изнурительной работы плечом к плечу, где все ? висят на одной ?веревке?.

? Ты, как я вижу, не очень-то любишь альпинистскую романтику!

? Я не очень-то люблю, если трудные и опасные вещи выискиваются искусственно и превращаются в забаву. У меня никогда не было необходимости делать это искусственно!

? У меня тоже нет. Но про них я могу понять, что они ищут скорее своего рода самоосвобождения и самоутверждения в горах.

? Может быть. Только я бы не нашел никакого самоутверждения в том, чтобы, вскарабкавшись, как муравей, на пару тысяч метров над головами других людей, чувствовать себя самым великим. Я чувствую себя большим и самоутвержденным только тогда, когда иду к людям, меряюсь с ними силами и оказываюсь первым!

? А как с поисками свободы в нашем удушливо-вонючем обществе?

? Ее я нахожу на Севере в полной мере! Там полная свобода действий, которая существенно привносит и к моей личной свободе ? к той, которая совсем не гарантирована в этом обществе и поэтому у многих отсутствует!

? Я не очень тебя понимаю: на Севере ли на Юге ? какая разница! Повсюду то же самое общество!

? Там все же иначе. Там все происходит не по тем официально действующим повсюду общественным отношениям. Такая бригада функционирует как ограниченное на пару месяцев по времени, самостоятельное предприятие. Бригадир как руководитель предприятия ? эта роль остается из года в год висеть на мне ? ездит по хозяйствам на Севере ? либо прямо к олному из уже знакомых хозяйственников ?, ищет подходящие строительные объекты и заказчиков в лице руководителей сельских хозяйств, которым эти объекты нужны позарез и которые держат наготове необходимые для этого деньги. Уже даже на этой почве у нас общие хозяйственные интересы, которые с самого начала ставят торгующиеся стороны в их отношениях ? в противоположность к обычным советским субординациям ? на одинаковый уровень и освобождают от пустой пропаганды.

? Почему? Эти же руководители и есть те самые партийные функцонеры, что и везде!

? Не совсем. Они, прежде всего, хозяйственные руководители, которые не могут позволить себе игнорировать непосредственные реальности прямо на месте, а должны с ними считаться. Чтобы стать такими руководителями, они, правда, должны были вступить в партию. Но в этом они самые низшие ? те, которые шантажируются высшими, не желающими ничего об их реальностях знать партийными функционерами. Тогда мы для ник появляемя как спасение. Эти люди знают совершенно точно, что они получат вожделенный объект готовым через два месяца, если даже и за довольно большие деньги. Строить тот же объект своими силами, если они еще вообще есть, было бы либо невозможно для них, либо длилось бы так долго, что в конечном итоге стоило бы еще больших денег, особенно если учесть все эти районные и северные надбавки. Таковы их реальности!

? Понял! Выпьем за тебя и твоих мужиков ? за хозяев Севера! ? засмеялся Валера, внимательно выслушав воодушевленные высказывания Отца.

Смеясь, они выпили за это, но Отец пояснил дальше уже серьезно:

? К сожалению, многие хотят быть ?хозяевами Севера?, и это приводит к сильной конкуренции. Многие бригады с их предложениями находятся уже ранней весной в дороге и не только местные, а и из всего Союза и, прежде всего, из Средней Азии и с Кавказа, которых в народе называют ?грачами?. Тут, в этом суровом, деле помогают только свои железные, если и неписаные, правила.

? Этих ?грачей? мы тоже видим на московских овощных и фруктовых рынках. Их не особенно любят и не только из-за их космических цен!

? Там тоже не особенно, и это не имеет дела с их мастью или происхождением ? в этом сибиряки очень терпимы и великодушны, как, впрочем, и во многом другом. Среди этих ?грачей? найдешь лишь редкие порядочные бригады, которые, как и мы, зарабатывают деньги сами. Против них, собственно, нечего возразить, и у нас с ними ? если мы работаем в одной деревне ? нейтрально-дружеские отношения, как и положено среди коллег. Я и мои мужики уже даже бились иногда на стороне этих ?коллег? при стычках с местными, что там тоже в любое время может случиться.

? Это уже звучит как ?дикий Запад?. Или ?дикий Восток??.

? Дикий Север, если уж на то пошло! А может даже и хуже. Эти стычки с местными надо бы, вообще-то, избегать, поскольку они опасны сами по себе и могут принять такой размах, что бригада вынуждена потом резко прервать калым и в ускоренном темпе покинуть деревню. А такое дерьмо совсем не в смысле нашего предприятия!

? Могу себе представить. Почему ж тогда не всегда удается этого избежать?

? Хороший вопрос. Ты же знаешь историю Сибири и сибиряков?

? Я правда родился в Чечне, но после нашей эвакуации в Сибирь во время войны, вырос на Алтае.

? Тогда ты можешь себе представить, в каком обществе мы там вращаемся.

Валера мог это себе представить.

*

Сибирь и сибиряки, или о  методах оживления хозяйства и о ?свободном от блядства? лице коммунизма

Сибиряки представляют собой пеструю смесь из исконно коренных жителей, коренных жителей, просто жителей и новых жителей. Три последних сорта состоят из попавших сюда за последние почти четыре столетия бродяг, авантюристов, осужденных, сосланных и депортированных всех видов и сортов.

Исконно коренные жители из сибирских, подобных и, видимо, частично родственных американским индейцам народных племен ? прирожденные охотники и рыбаки ? деградировали в своей массе еще со времен завоевания Сибири и последующей за этим торговли ?меха за водку и стеклянные бусы? до безобидных пьяниц и нищих.

К коренным жителям принадлежат русские, происходящие еще от козаков и тянувшихся следом за ними в поисках земли и свободы крестьян из европейской части России. Отчасти принадлежат сюда и различные европейские нации, такие как поляки и некоторые другие ? потомки всевозможных бунтовщиков, которые были сосланы царем в Сибирь в то время, когда русский царь после поражения Наполеона служил ?жандармом Европы?. Другую часть составляют потомки русских политических и религиозных раскольников, так же как и уголовников, которым Сибирь сразу же после ее покорения было определена и всегда служила тюрьмой.

Просто жителями Сибирь была заселена, естественно, в советское время, начиная с Ленина, наиболее успешно Сталиным и все еще сегодняшними вождями, хотя посланцы последних уже больше относятся к новым жителям. Речь при этом идет не об известном уже всем ?Архипелаге Гулаг?, который образует, как бы, четвертое измерение сибирского ?архипелага? и не представляется в статистике населения, а о жителях Сибири, которые были заключены не за колючей проволокой, а в сибирской бесконечности ? этой тюрьме без стен ? и со временем пустили здесь ? в тундре, в тайге, в болотах и горах ? их корни.

К этим жителям принадлежат со времени войны, главным образом, множество немцев, литовцев, латышей, эстонцев и опять же поляков. Эту часть жителей можно причислить ? вопреки всем унижениям и вопреки глубоко сидящему в них недоверию и нелюбви к Советской власти ? к самым безобидным, которые к тому же образуют во многих предприятиях их хозяйственный хребет. Они же, однако, образуют вместе с коренными жителями и основу сибиряков как особой человеческой породы.

Всех этих сибиряков, чья плотность не достигает даже одного человека на квадратный километер, характеризует особая естественность, простота и готовность помочь другому. Эти редкие свойства объясняются простыми, но очень суровыми и тяжелыми условиями жизни. При этих условиях люди просто не смогли бы выжить без взаимовыручки и без того, чтобы не держаться вместе.

Эта потребность держаться вместе вероятно и развила указанные качества, которые предполагают все же и определенный вид внутреннего очищения. В Сибири человек не должен просить о помощи ? помощь ему предлагается. Если какой-то путник на дороге между деревнями будет обогнан каким-то транспортным средством, то водитель этого средства остановится и предложит путнику подвезти его. При этом совершенно не важно снаружи минус сорок или плюс сорок градусов и какое это транспортное средство ? конная ли повозка или многотонный грузовик.

Чистота сибиряков была зачумлена в брежневское время массовой ссылкой в Сибирь ?асоциальных элементов? из тех же самых, ради иностранцев особо снабжаемых мясом коммунистических городов-столиц, которые принадлежат теперь к новым жителям Сибири. ?Асоциальными? были объявлены партией проститутки, которые в народе назывались блядями; бездомные, которым ввиду тотального отсутствия квартир негде было прописаться и которые поэтому назывались бомжами ? ?без определенного места жительства?; безработные, которые назывались тунеядцами; пьяницы, которые часто ночевали в вытрезвителях и уже только поэтому назывались алкашами и многие тому подобные ? все те, которые при коммунизме вообще не имели права быть и поэтому удалялись из коммунистических столиц и, таким образом, прочь от иностранных глаз.

Кроме этого политического соображения, было для того и еще одно старосибирское и чисто хозяйственное основание. Эти ?элементы? должны были пополнить вечно недостающую в сибирских сельскохозяйственных предприятиях рабсилу. Однако идеологи такой политики очень шибко просчитались.

Проститутки из столиц, которые никогда в своей столичной жизни не видели коровы и, наверное, думали, как и Валерина супруга, что мясо и молоко поставляется им с московских задворок, должны были отныне работать скотницами и доярками. Они и делали это, как могли, но когда в конце месяца им выдавали получку, то разбитные доярки напрочь забывали своих бедных коров и предавались развратным вакханалиям дни и ночи напролет, пока не спускали все свои деньги. Коровы стояли тем временем недоеными и непоеными, тосковали по своим попечительницам и мечтательно мычали о том, когда же, наконец, иссякнет та злополучная получка! Соответственно и естественно убогими были потом и подсчитанные в конце года коровьи надои, даже при самой быстрой растрате денег доярками.

 Эти веселые принудительные работницы и работники привели и без того дохлое и почти не функционирующее хозяйство Сибири к окончательному упадку. Но идеологов это мало щекотало ? эти хозяйства все-равно сидели на государственных дотациях и субсидиях. Хозяйственные отчеты все-равно были дутыми и давно уже не имели ничего общего с реальными проблемами коров и их надоями. Зато столицы были ощищены и ?свободное от блядства? лицо коммунизма было спасено.

К этим новым жителям добавились также досрочно выпущенные из советских тюрем и посаженные под надзор милиции уголовники, называемые ?химиками?. К некоему хозяйственному успеху эти проститутки, бомжи и ?химики? все же привели ? продажа навесных амбарных замков всех видов процветала! Столетиями стояли двери домов в Сибири открытыми. Если никого не было дома, то дверь, как максимум, подпиралась метлой или какой-то палкой как знак отсутствия хозяев. Теперь те времена прошли ? двери и окна домов должны были быть заложены на засовы, замкнуты, а лучше всего наглухо заколочены от бродяжничающих вокруг новых сибиряков.

Сверх того, Сибирь наводнилась сезонными рабочими всех сортов ? прилетающими и отлетающими буровыми бригадами с недавно открытых на Севере нефтяных залежей, профессиональными калымными бригадами, золотодобытчмками и другими авантюристами и бродягами. Они получали их бешенные северные деньги и не имели никакого шанса истратить их на что-то другое, кроме водки. Стычки и драки ? иногда кровавые ? служили мужикам этого субобщества как отдых, расслабление и развлечение.

Именно эта взрывная атмосфера господствовала в районах, где Отец со своей бригадой каждый год искал свободы, самоутверждался и тренировал свою самостоятельность и предприимчивость. Отцу и самому уже случалось пару раз видеть перед носом дуло сибирского охотничьего дробовика или лезвие ножа. Но это его ? с его подобным же жизненным опытом ? не особо впечатляло.

Он знал, в какую социальную среду он ехал, так же как он знал, повращавшись во многих социальных слоях общества, что в каждом из них есть свои привычные методы уничтожения ближнего. Если не хочешь непривычных тебе опасностей, то лучше оставайся всегда в своей среде и не перемещайся поперек социальных слоев! В научной или другой ?высшей? среде ты, конечно, не увидишь ножа или дробовика перед носом. Но почему нож, да еще и перед носом, когда тебе дается еще шанс от него защититься, должен быть более плохим или более жестоким, чем любое другое, если даже и более изощренное оружие и, как правило, в спину, как, например, шантаж или моббинг? И почему смерть от ножа или от охотничьего ружья должна быть страшнее и мучительнее, чем смерть от инфаркта или от инсульта? 

При этом сам Отец не признавал никогда и никакого оружия ? не важно в каких стычках и драках и не важно в какой социальной среде. Он презирал людей, которые при малейших спорах хватались за все жесткое или подлое, что попадало им под руку. Только тогда мог и он сам стать опасным для других, поскольку они претендовали тем самым на его жизнь, а этого он уж и вовсе не мог терпеть.

Это почти болезненное свойство развилось у него по мере становящегося все острее и отчетливее осознания того, сколько ублюдков и в какой степени определяли с самого его рождения его жизнь и его судьбу и претендовали все еще определять их. ?Никогда больше!? ? был в связи с этим его лозунг, по которому он без оглядки действовал в ситуациях, в которых у него закрадывалось хотя бы малейшее подозрение, что около него снова находится некий, претендующий на его жизнь и на его судьбу ублюдок! А таких находилась всегда еще много.

*

Ода калыму или о научных отпусках и о мультикультурных обществах

Порядочные, работающие сами на сибирских калымах ?грачи? были, с одной стороны, как конкуренты раньше на объектах, поскольку это было их основное занятие, при котором им не надо было ориентироваться на их каникулы или отпуска, а только на начало весны в Сибири. Они перезимовывали в своих теплых южных странах, поджидая весеннего тепла в Сибири. Потому и называлось в народе их прибытие каждой весной ?грачи прилетели? ? по известной одноименной картине русского художника Саврасова, а сами они ?грачами?. Грачи тоже возвращались в Сибирь именно к этому весеннему времени.

Они работали потом до поздней осени. С другой стороны ? и это было преимуществом бригады Отца ? они на том же основании не были такими производительными, как его ?отпускники?, которые такие же объекты должны были построить и сдать ? и они строили и сдавали их ? за время их отпуска. Ни один человек и не мог бы выдержать такой интенсивной работы в течение полугода!

С одним из таких бригадиров Отец подружился, когда они как-то летом работали в одном и том же хозяйстве. Они часто виделись в конторе, где заказывали то, что им требовалось для строительства, и что-то из того могли тут же на складе во дворе забрать. Однажды, Отец шел по конторскому двору, чтобы забрать свои ?шурушки?, и увидел, как этот невысокий, но очень коренастый бригадир с кавказским лицом грузил его ?шурушки? ? среди них сорокакилограммовые ящики с железными гвоздями ? на самосвал.

? Помочь тебе? ? спросил из голой вежливости и дружелюбия Отец, проходя мимо него.

? На хера бы я сюда ехал, если бы мне еще твоя помощь нужна была! ? ответил мужичара не особо вежливо, но дружелюбно и со спокойным достоинством, положил один из ящиков с гвоздями себе на ладонь и швырнул его одним махом, как метатель ядра, через высокий борт самосвала.

? Очень убедительно! ? ухмыльнулся Отец. ? Полностью с тобой согласен. Вот только и здесь даже не часто встретишь такого, который бы это понимал так отчетливо, как ты! ? и пошел метать через борт своего грузовика свои ящики с гвоздями.

Другие ?грачи?, напротив, предпочитали нанимать местных, сосланных сюда из Москвы и Ленинграда бомжей, которых можно было в достатке найти на любом железодорожном вокзале или в любом речпорту, и использовать их за хлеб и водку как рабов. Тоже одна старая, известная еще по вербовке матросов в портовых кабаках мировая история.

Калым ? по сути своей сезонная работа ? происходит, впрочем, тоже из мореходной истории матросов, которые зарабатывали свои деньги в единичных морских плаваниях, чтобы безоглядно спустить их между плаваниями в портовых кабаках, и снова вербовались потом, голые и обедневшие, на новый корабль, в новое плавание. Эти матросы назывались в России ?бичами?, которыми они видимо и являлись для жителей портовых городов. Тем же именем назывались калымные бригады и их члены.

Среди прочих бригад было неписанным правилом бороться против этих рабских бригад и их ?грачей?-бригадиров. Их не любили и жители калымных мест, так как это задевало их сибирскую гордость ? как бы там ни было эти бомжи-рабы тоже числились со временем сибиряками, и жители считали их своими. Но повод для разборок с такими ?грачами? было не так-то легко найти. На местах были только бригады рабов, а бригадиры ошивались где-нибудь по конторам или, вообще, в их родных южных странах.

Для Отца играло роль еще и то, что эти рабские бригады были вот уж действительно непроизводительны и этим порочили имя настоящих калымных бригад, как бригада Отца, среди руководителей хозяйств в этой отрасли. А это был уже не только вопрос гордости по поводу злоупотребления сибиряками, а и прямая опасность для дела. И Отец умел бороться против них не только в прямых, тоже иногда случавшихся, столкновениях.

Однажды он работал со своей бригадой у одного директора совхоза, к которому он приехал уже во второй раз и с которым они за это время стали хорошими друзьями. В один из дней директор в разговоре с Отцом пожаловался:

? У меня проблема с одной из бригад, как ваша.

? С моей у тебя еще никогда не было проблем! ? резко отреагировал Отец. ? Ты уж расскажи тогда немного больше о своей проблеме и об этой бригаде.

? Я нанял ее еще до вас, чтобы построить временную летнюю дойку прямо на пастбище. Она уже давно должна была бы быть готова, но ее все еще нет! Я плачу этим проклятым бичам авансы по их первому требованию, снабжаю мясом и всем оствальным, что им надо для жратвы, лишь бы они хорошо работали. Вместо этого они только пьянствуют и, по-моему, специально затягивают строительство!

? Вот видишь! Ты уже и сам понял, в чем твоя проблема ? они слишком хорошо устроились у тебя и, если они будут готовы с твоей дойкой, то у них этих благ больше не будет. И я уже знаю, что это за бригада! ? прокомментировал Отец. ? Что же ты думаешь теперь предпринять?

? Я сам точно не знаю, потому и говорю с тобой. Коровы все еще стоят в их зимних стойлах и не могут на пастбище, хотя лето уже в полном разгаре. Я трачу бешеное количество кормов и теряю бешеное количество молока ? непредставимые и ненужные убытки, за которые меня партийные бонзы почти каждый день таскают ?на ковер?. Своих строителей у меня нет, а все калымные бригады к этому времени года уже давно разобраны.

? Что ты готов платить за эту дойку?

? В такой ситуации все, что ты захочешь! И ?сверху? это будет сразу одобрено, поскольку они сами требуют от меня срочных мероприятий ?любой ценой?. А чего ты спрашиваешь? Вы же загружены по горло на ваших объектах, которые мне не менее важны!

? Об этом ты предоставь заботиться мне! Наши объекты важны тебе скорее для наступающей осени. Давай мне три тысячи рублей, выкидывай этих бомжей и через пару дней ты поимеешь твою дойку. После этого будут готовы и наши договорные объекты, даже если мы для этого должны будем продлить наши отпуска.

? Но учти ? это далеко от деревни и от ваших объектов здесь!

? И где же?

? Бичи живут в маленьком деревянном балке на тракторных санях, поставленном  прямо на этом пастбище в тайге. Они и варят себе сами на газовой плите.

? Нет проблем. Мы и не к такому привычны.

? Ну тогда! Была бы мне и вправду большая помощь, если ты это переймешь.

? Уже перенял! Только еще одно условие.

? Все что угодно!

? Ты уберешь от меня и от греха подальше этих бичей. У меня нет желания и времени с ними каждый день ругаться или молотиться.

? Но я же не могу выбросить их на дорогу!

? Ты мог бы и это, но не должен. Оттяни их санный балок вместе с ними прочь от стройки, куда тебе хочется ? главное подальше, а на то место поставь другой для моей бригады.

? Это-то я могу сделать.

Сделка была на этом заключена и через пять дней коровам было дозволено переселиться на летнее пастбище. Бригада должна была, однако, все пять дней почти непрерывно работать. Северные белые ночи делали это возможным, потому что при их светлости можно было не только работать топором, но даже читать! Неисчислимые, необходимые для стройки стволы деревьев валились бензопилой прямо тут же, в соседнем лесу и вытаскивались на плечах. Но все это окупилось сполна!

Многие принципы лежали в основе таких решений. Во-первых, наказывать и изничтожать такие порочащие имя калымщиков бригады. Во-вторых, никогда не отказывать руководителю хозяйства в помощи ? тем более, что он просил о ней, только тогда, если он действительно находился в очень затруднительном положении и такую помощь оплачивал потом из благодарности очень даже великодушно. В-третьих, никогда не отказываться от дополнительных денег, если они даже подвертывались за счет субкалыма внутри регулярного калыма, как, например, разгрузка барж, привозящих в то же хозяйство цемент, нужный самой бригаде, о чем просил опять же сам директор..

Последнее было почти суеверием, которому однако должны бы были быть подвержены все деловые люди, хотя это и есть, собственно, основополагающая идея всех калымов.

*

Политика воровства или об идеализме коммунизма и о прагматизме людей

С деньгами было все-таки не так просто, как это может показаться. Выторгованная у руководителя хозяйства сумма должна была еще быть легализована, то есть расписана и обоснована в нарядах согласно действующим и собранным во многих томах строительным нормам и расценкам.

Строительство всего объекта должно было быть разложено на отдельные технологические операции, которые  описывались и обсчитывались в отдельных строках нарядов. Для каждой строительной операции ? выкопать, например, лопатой один кубометр земли ? были установлены норма времени и расценка на основе действующих тарифов.

Умножаешь объем работы на норму времени за единицу объема ? получаешь предусмотренную затрату времени. Умножаешь тот же объем на расценку за единицу объема ? получаешь заработанные за эту операцию деньги. Получается расписанное в приложенных к нарядам рабочих табелях, реально затраченное время короче, чем предусмотренное по нормам ? получаешь аккордную премию до сорока процентов от всей рассчитанной суммы за весь объект.

Арифметически кажущееся очень простым дело. Вот только нормы и тарифы действовали еще со времен Сталина, когда зарплата отвечала голодным пайкам того времени. Эти нормы времени были установлены тогда на основе героической работы рекордсменов ? так называемых стахановцев. Этим тарифным ?преступникам? создавались самые лучшие и совершенно нереальные условия для установления их рабочего рекорда. После взятия очередного рекорда они представлялись народу как его герои, и были ненавидимы большинством народа, за эти тут же действующие для всех как средние по отрасли нормы.

Это приводило также к некоторым безымянным восстаниям рабочих, как, например, шахтеров Донбасса и Кузбасса, которые ? точно так же, как и восстание рабочих в ГДР 17-го июня 1953-го года, когда там был применен подобный же трюк с нормами ? были задавлены советскими танками.

Если все это умножить и сложить, как показано выше, получится пара копеек, чтобы умереть с голоду, а вовсе не для того, чтобы улучшить свой оклад ученого. Поэтому было разумнее для оговоренного кубометра земли нанять самому за бутылку водки экскаватор ?копай-нога?, а потом, однако же, тот кубометр обсчитать и пустить к оплате как выкопаный лопатой вручную.

За все послесталинсое время партия умудрилась хитрым образом учетверить зарплаты рабочих, не изменив сталинских норм и тарифов, впрочем, как и реального дохода народа. Хитрость состояла в том, что все ответственные за начисление зарплаты специалисты ? такие, например, как мастера-строители ? принуждались официально, государственно и партийно к хозяйственной преступности. Другим ? не связанным с манипуляциями ? способом было бы совершенно невозможно реализовать требуемые партийными функционерами зарплаты рабочим.

В брежневское время воровство как таковое было все-равно уже официально признано, после того как Брежнев ? Генеральный секретарь партии и, таким образом, вождь государства ? однажды всенародно, с его отеческим юмором комментировал доложенные ему данные о воровстве в народном хозяйстве:

? Мы не должны переусердствовать в наших реакциях. Вы же знаете, как это бывает. Я еще помню, как в студенчестве разгружал с сокурсниками вагоны на овощных базах, чтобы приработать к нашим стиппендиям, которых не хватало ни спереди, ни сзади. После работы мы всегда прихватывали с собой в общежитие еще и пару ящиков с фруктами, которые мы во время разгрузки предварительно перебрасывали через забор и там припрятывали.

Это звучало почти как призыв к самопомощи через воровство, чтобы помочь коммунистам в справедливом распределении ? снова наподобие тех самых московских ?колбасных поездов?. Ни стиппендий, ни окладов или зарплат все еще не хватало ни спереди, ни сзади. А если у некоторых и хватало, то все-равно купить на них было практически нечего.

Строительных магазинов для населения, например, не было и все стройматериалы были дефицитом даже для государственных строительных предприятий. Немотря на это, каждый чего-то строил: от сарая до дачи, от лачуги до городской виллы. И воровалось, где только Бог пошлет, и на каждом социальном и политическом уровне в соответсвующих этому уровню размерах.

И каждый знал об этом. Это знание использовалось, однако, только тогда, когда надо было кого-то зашантажировать и приструнить, будь то сосед-крестьянин или начальствующий партийный коллега. Воровалось у самих себя, поскольку государство принадлежало же народу. Но народ, казалось, или забыл об этом, или это снова неправильно истолковал.

Дело с обсчетом и обоснованием высоких зарплат было усовершенствовано до высокого искусства обмана. Это официальное искусство, которым Отец как бригадир в совершенстве владел и без которого любой калым не имел бы смысла, принадлежало к тому, что он называл ?дурдомом?.

При этом для Отца лично, это не было преступлением против его морали, а почти делом чести: забрать у государства то, что у него как у ученого ? по сравнению с рабочим, который только на основе идиотских политических доктрин этого государства рабочих и крестьян получал в два и в три раза больше него, ? было с самого начала отнято тем же государством.

Он заботился только о том, чтобы никто не мог подкопаться к его расчетам в нарядах и потом его примитивно шантажировать или даже закатать в тюрьму. Если какой-то руководитель хозяйства пытался ему при расчете сказать, что он собственными глазами видел, как работа была выполнена ?копай-ногой?, а не лопатой, то у Отца хватало дерзкой уверенности в себе, чтобы преподать этому бедному и тут же чувствующему себя сам преступником руководителю урок хозяйственного права:

? А ты не верь своим глазам ? верь своему бухгалтеру! Ты утверждаешь, значит, что ты мне для этой работы давал ?копай-ногу?, что ты, вообще-то, должен был сделать, если бы она у тебя была. Тогда покажи мне счет, по которому твое предприятие оплатило какому-то другому этот взятый у него на прокат экскаватор. Я знаю, что у тебя такого счета нет и как раз потому нет, что мы эту яму выковыряли лопатой вручную. И это ты сейчас оплатишь, и только этот счет ты можешь тогда показать любому прокурору. Ты же не хочешь никаких неточностей в твоей бухгалтерии. Или?

Таким образом, это ? что касается калымов ? было с одной стороны дикий Север с железными мужиками почище, чем на диком Западе Америки, с другой стороны чистый капитализм и свободный рынок, которые изобрел для себя Отец в самом сердце коммунистического мира и которые он в нем практиковал. Что тут можно еще добавить о его мешанине из идеализировано размытого реализма и философски прагматичного идеализма.

*

Мужские достоинства или об искусстве пития и о значении ?словонедержания?

Когда Отец длинно ли, коротко ли ? кто ж смотрит на часы при питье пива ? рассказал все это своему новому собрату по науке и сопитейнику по пиву, Валера очень резонно спросил:

? А что ж ты тогда все еще тут торчишь?

? Об этом я спрашиваю между делом уже и сам себя! ? был честный ответ Отца. ? Время прижимает там, потому что договор у меня уже в кармане, и по-напрасну теряется здесь. Я, правда, поручил одному из моих компаньонов сколотить бригаду без меня. Директор совхоза ? мой друг с прошлого года, тот, с летней дойкой ? доверяет, правда, мне и придерживает свои строительные объекты для нас. Он ждет нас через три недели. Но я еще должен поглядеть и объекты, и условия жилья, а также устроить все другие подготовительные дела, чтобы мы с первого дня могли погнать на всю катушку без всяких запинок.

? Давай сделаем тогда так, ? предложил Валера, ? ты летишь завтра же домой и делаешь там твои домашние задания, в то время как я забочусь здесь о твоих делах ? ты меня уже предостаточно в них посвятил. Через три недели я прилетаю к тебе с результатами исследований для тебя и с робой в рюкзаке для себя, готовый ехать с тобой на Север.

? Хорошо! ? обрадовался Отец. ? Я тебе, действительно, благодарен за такое избавление.

Валера был между тем довольно подвыпивши и Отец подумал про себя:

? Ну ладно, будем еще  посмотреть ? или это пьяная болтовня, или мужское слово!

Он сам никогда не терял из-за алкоголя контроля над собой, над своими словами и над возникающими при этом ситуациями. С одной стороны, он был физически так устроен, что его организм мог переносить много алкоголя без видимого действия. С другой стороны, он имел твердые психологические установки по поводу питья. Оно принадлежало у него наряду с калымами к одному из самых эффективных методов расслабления при головной усталости и стрессах.

Он опознал и применял эту методу еще в свои студенческие годы. Два раза в год студенты должны были сдавать сессию ? это означало спихнуть кучу зачетов и от трех до пяти экзаменов с интервалом в четыре-пять дней. После этих дней и ночей интенсивной подготовки и после сданного экзамена голова была больше не в состоянии что-то воспринимать, а следующий экзамен по совсем другому предмету уже катил в глаза.

Тут действовала и помогала лишь одна опробованная метода: крепко ?нажраться? с корешами прямо после экзамена и перестоять дикое похмелье следующего дня! Этот следующий день, правда, пропадал, но зато на позаследующий день голова была ясной, как кристалл, снова способной воспринимать новый материал и готовой для дальнейшей интенсивной нагрузки.

Уже тогда ? а также позже ? он заметил для себя одну закономерность: чем больше было у него перед этим стресса, тем больше затягивалось действие алкоголя на него. Первые и значительные порции водки приводили не к опьянению, а, наоборот, к звенящей ясности и остроте восприятия в усталой голове. Только потом ? после пары новых значительных порций водки ? в постепенно деревенеющей голове появлялось нечто подобное свинцовой усталости.

И только после сна он просыпался с веселым чувством легкого опьянения в голове, зато такого тяжелого отравления в желудке, что от одной мысли об алкоголе ему становилось тошно. Казалось, алкоголь откладывался где-то в его организме, и его действие из-за этого замедлялось или вовсе блокировалось так же, как при трюке канцлера Аденауэра с глотанием сливочного масла перед упомянутой выше исторической пьянкой у Хрущева в Кремле.

Каждое расслабление ? а расслабление такого сорта особенно ? делает людей беспомощными, беззащитными и предоставленными произволу окружающих его ?собратьев по разуму?. С учетом этого и на основе практического опыта с его друзьями, Отец развил свою очень помогавшую ему психологию и филисофию пития:

? Напиваться можно только в кругу своих ближайших друзей, которым доверяешь, что они присмотрят за тобой, не сделают тебе ничего плохого и не злоупотребят твоим беспомощным состоянием. С чужими напиваться нельзя, а тому, кто не может контролировать свое опьянение, следует, лучше всего, вообще ни капли не пить среди чужих и в чужой обстановке!

Отец содержал это за важнейший признак порядочности какого-то человека, если тот на завтра помнит данное им вчера слово и к тому же его держит ? независимо от того, в каком состоянии и при каких обстоятельствах это слово было им сказано или даже просто у него выскочило. Потому что данное слово ? это то же самое, что неоплаченый долг, как сказал Шекспир, и любой человек чести оплачивает свои долги, если уж он их делает, а не бегает от них. Противное было свойственно, по его представлениям, только политикам, алкоголикам и им подобным. И он хотел знать о своем только что приобретенном друге, куда тот принадлежит.

Для самого Отца это был железный закон ? держать свое высказанное или выскользнувшее слово и платить свои долги, просто чтобы не потерять определенное уважение к себе перед самим собой. К его проблемам относилось, однако, то, что ему иногда все же не хватало контроля ? особенно при таких принципах ? чертовски следить за своими словами. И иногда ему было дьявольски тяжело сдержать его выскочившее вчера ? даже из-за его излишней готовности помочь, главным образом, а не из-за опьянения ? слово.

Особенно в том случае, когда обещанное им зависело не от него, и он сам должен был просить о том своих друзей. А кого-то о чем-то просить он терпеть не мог ? для него это было почти то же самое, что побираться. Отговорок по типу:

? Почему меня должна интересовать моя вчерашняя болтовня? ? которыми также славился канцлер Аденауэр, или каких-то других выкручиваний для него не существовало, что при такой твердой подкладке опять же принадлежало скорее к его наивности.

*

Как отбирать людей для коммуны или о взятие Москвы

Через три недели Отец получил телеграмму от Валеры о его прилете на следующий день рейсом таким-то. Отец встретил его на следующий день в аэропорту. Валера приехал с робой в рюкзаке для себя, как и обещал, однако без обещанных Отцу исследовательских результатов для него. В этом смысле Валера сдержал свое пьяное слово только на половину, а именно на ту половину, которая была выгодна ему. Но камень или вброшенный мяч уже катился, и Отец сдержал свое слово полностью, взяв его, тем не менее, с собой.

В тот раз Отец побил все свои прежние рекорды и после одного месяца интенсивной работы сделал как бригадир для каждого ? и для Валеры тоже ? в пересчете, шестимесячный оклад доктора наук, который получал Валера, или, в другом пересчете, полуторагодовой оклад аспиранта, которым должен был довольствоваться между калымами он сам.

Валера показал себя, прежде всего, честным уже в том, что он выдавал при работе все, что он имел. Это принадлежало также к разработанным Отцом и нигде не писанным основам калыма о равенстве оплаты: зарплата не зависела от того, кто более силен и умел, а от того, чтобы все ? как сильные, так  и слабые, как умелые, так и менее умелые ? тянули со всеми у них имеющимися силами и умениями за один канат и после каждого рабочего дня, также как и после всего калыма, все были одинаково исчерпаны и измотаны.

Только это оправдывало потом святой принцип коммуны на калыме ? одинаковый для каждого зароботок в день, что чаще всего в итоге означало то же самое, что одинаковые деньги для каждого, потому что обычно не было выпаданий даже из-за болезней или ранений, а те немногие выпавшие часы, если они все же случались, среди друзей просто не учитывались.

Так же как и те, в основном ночные часы, которые тратил бригадир ? после одинаково тяжелой дневной работы с остальными ? на планирование завтрашней работы и написание нарядов. Так же как не учитывались и его работа весной по организации калыма и его, как бригадира, подписанная под каждой финансовой бумажкой ответственность. Что учитывалось ? была только тяжелая и видимая работа! Отец был горд, когда имел возможность в конце калыма делить кучу денег на столе, как торт ? просто рукой на равные доли без особых математических выкладок. Тогда это был для него удавшийся калым.

Те, кто экономил силы, не имел права быть в такой бригаде и выбрасывался из нее, получив деньги только на обратный билет. Неважно сколько дней он уже отработал. Если такое и случалось, то все-равно в самом начале и только тогда, когда в бригаду попадал некто со стороны, которого никто не знал, а кто-то из друзей его порекомендовал или взял с собой. Так достигался в конце все-равно принцип равных денег для каждого выстоявшего.

Это неприятное решение о выбрасывании из бригады лежало опять же, как и многие другие, на бригадире. Иногда уходили по-честному и добровольно те, кто был недостаточно стойким к физическим нагрузкам. Уже случались в бригаде Отца и один культурист с пухлыми мышцами, но без малейшей выносливости, и один статный и здоровый парень после его дембеля как десантника ? солдата элитных войск Советской армии. Они честно пытались продержаться, но уже через неделю ? это было все же слишком много для обоих ? ушли добровольно. В виде исключения и как признание их порядочности, Отец начислил после окончания калыма и им полные деньги за всю отработанную ими неделю.

 Случился в бригаде однажды и какой-то гимнаст, который по своему сложению мог бы держаться наравне с другими, но был просто ленивым и недостаточно честным. Его пришлось выгнать. Настоящий калымщик был худощавым и жилистым, охотно работающим и непритязательным в будничных вещах. Только такой выдерживал до конца ? неважно каким сильным он выглядел внешне.

Те, кто были хоть раз вместе на таком калыме ? даже те, кто не выдерживал его до конца и иногда даже те, кто был выгнан ? оставались потом навсегда лучшими друзьями, как повязанные войной боевые товарищи. Так было потом и с Валерой. С тех пор поездки Отца в Москву были рутиной ? короткими и безболезненными. Они встречались с Валерой, пили крепко и отдохновенно за совместно пережитое, а остаток исполнялся потом ? без сопротивления московского высокомерия и надменности ? почти сам по себе.

*

Перестройка и конец Советской империи или о демократии, шизофрении и других формах свободы

Новая финансовая политика или о горячности сверху и холодности снизу

Когда через восемь лет, уже во время Перестройки, Отец узнал, что государственные деньги для проектов в его научной области будут распределяться валериным институтом и даже при его участии, он тут же поспешил в Москву...